Лабиринты любви

– Почему ты замолчала? – тихо и очень спокойно осведомился он, хотя от этого ледяного голоса по телу пошли мурашки. – Договаривай же. Анджело – дитя любви, которого ты находишь таким милым и который знает, кто ты на самом деле… знает настолько хорошо, что имел наглость предложить тебе прогулку на мотоцикле… интересно только куда?

– Знаешь…

Господи, хоть бы голос не дрожал от нахлынувших эмоций, разбираться в которых нет ни времени, ни сил!

– Знаешь, по-моему, мы оба не правы и слишком разгорячились. Уверяю, я ни в малейшей степени его не интересую. Анджело – один из поклонников Моны. Неужели не заметил, с каким благоговением он назвал ее несравненной? Я за милю чую преданных обожателей мамы Моны.

– Ах да… у всех нас есть матери… Но у твоей по крайней мере хватило смелости назвать свое дитя любви Дилайт. Моя Дилетта… «О, луна моего восторга!» – издевательски страстно процитировал Марко и, перекатившись на Сару, уютно устроился между ее бедрами, несмотря на запоздалое сопротивление. Приподнявшись на локте, он вцепился ей в волосы одной рукой, пока другая, погладив бедро и живот, не накрыла грудь.

– Прекрати! – отбивалась Сара, безуспешно пытаясь оттолкнуть его. – Я… я… не надо…

– Да замолчи же ради Бога! – рявкнул он так свирепо, что Сара дернулась, словно от удара. – Надо, и ты прекрасно это понимаешь, моя лицемерная Дилетта.

– Пожалуйста, не называй меня так!

– Не звать тебя по имени? Могу придумать сотни новых прозвищ, точно характеризующих и тебя, и то, что ты собой представляешь! Может, это возбудит тебя больше?

– Еще меньше, чем насилие!

– Мне ни разу не пришлось брать тебя силой! – неожиданно громко и неприятно рассмеялся он, стискивая в кулаке ее запястье. – Думаю, ни одному мужчине не придется много трудиться, чтобы ты раздвинула для него ноги. Показать, как именно?

«Не стоит», – в отчаянии думала Сара. Она готова принять его, еще до того, как он начнет. Марко превратил ее в извращенную мазохистку, и теперь нетерпеливо выгнувшееся тело жаждет его вторжения!

– Ну же, колдунья моя! Поцелуй меня так, как целовала бы любовника, которого сама выбрала… человека, не ведающего, в чьей постели он очутился, пойманного в чувственную паутину твоих мягких нежных губ…

Она хотела поцеловать его! Зачем противиться совершенно нормальному, естественному порыву? Позже… позже она будет ненавидеть и презирать себя за то, что в самом деле стала тем, чем он желал ее видеть. Однако сейчас Сарой управляли лишь инстинкты, властные и безумные. Подняв руки, она прижала к себе это неподатливое, таящее угрозу тело и припала к его губам в поцелуе, которого он требовал.

Глава 33

Время, казалось, остановилось, один день незаметно перетекал в другой, и Сара намеренно и сознательно оставила все попытки разобраться в себе и собственных чувствах. Она просто плыла по течению – законченная гедонистка,[22] изнеженная одалиска, для которой сераль был не тюрьмой, а единственной формой существования. Почему бы нет? Какой коварный вопрос…

Отдаваясь тому, что, конечно, было чистой похотью и ничем иным, Сара проводила целые часы обнаженная, на маленькой террасе, под солнцем, радуясь свету и теплу. В такие минуты никто из слуг, даже Серафина, не смел беспокоить ее, но иногда Сара физически ощущала прохладу падавшей на нее тени за мгновение до того, как Марко ложился рядом и неустанно брал ее под беспощадной синевой неба.

Порой он приходил к ней, пока Сара лежала в ванне, а бывали случаи, когда сам относил ее туда. И теперь вместо чинных обедов в огромной столовой он приказывал приносить еду в ее комнаты, и они дружно пировали. Иногда он затевал разговор, иногда же довольствовался тем, что просто смотрел на нее, ограничиваясь несколькими резкими словами, прежде чем подхватить ее с кресла и швырнуть на постель. В такие минуты ему, казалось, доставляло удовольствие срывать с нее одежду, оставляя только свои подарки – тонкую золотую цепочку-пояс с рубиновым подвеском, едва умещавшимся в ямке пупка, и ножной браслет из мелких рубинов в золотой сеточке искусной работы. Символы рабства?

Как-то она в гневе даже высказала все, что думает по этому поводу, пытаясь одновременно оттолкнуть Марко. И пусть она попала в тенета сладострастия, но еще сохранила достаточно здравого смысла, чтобы не желать окончательного превращения в живую игрушку герцога.

– Но ты и есть игрушка, – издевался Марко, смеясь над столь неожиданной яростью, и, перевернув ее на живот, навалился всем телом, продолжая спокойно застегивать цепочку. – Почему бы и мне не оказаться в числе тех, кто забавлялся с тобой? Ну-ка отвечай!

– Да перестань же! Гнусная скотина! Пытаешься добиться, чтобы я плясала под твою дудочку? Ненавижу!