Заметим, однако, что все это не дает нам оснований для жесткого первичного коммуникативного поведения, то есть пока человек не подал нам конфликтоген, мы с ним должны общаться синтонно.
Хороший – плохой. Такие целостные, недетализированные оценки в ходу в человекомире. Вот и мы здесь учтем именно такую целостную, интегрированную нравственную оценку. Она неточна, но ведь мы пользуемся ею в принципе для себя, значит ее можно использовать и для нашей ориентировки в реагировании на конфликтоген.
Учтем и возраст. Старческие изменения личности (раздражительность, завышенная оценка своего опыта, любовь к своей молодости, к ее вкусам, образу жизни) обусловливают большую конфликтогенность поведения старшего поколения в целом, так что реагируем мягче.
Основание для смягчения нашего реагирования дает детский, подростковый и старческий возраст.
А подростковый возраст наиболее уязвим, раним, нет коммуникативного опыта, вегетативная неустойчивость, обидчивость. И подростковый период – наиболее трудный из всех периодов жизни для личности:
• проблемы неустроенности в профессиональном плане,
• сексуальная неустроенность,
• нет даже своего угла в квартире.
Биомасса, рост, пограничный возраст обусловливают жгучее желание занять место среди взрослых. Но весь «взрослый» мир старается запихнуть подростка назад в детство, добиться былого послушания.
Папа с мамой, дедушка с бабушкой, учителя, прохожие, даже молодые люди, сами едва перешагнувшие порог взрослости, – каждый напоминает ему, что он ребенок и должен знать свое место. Подросток защищается. Неуклюже по сравнению со взрослыми, хотя и они без обучения делают это не так уж хорошо. Защитная позиция выражается в грубости, которая часто бывает уже не в ответ на бестактное поведение старших, а проявляется сама по себе, в первичном коммуникативном поведении.
Итак, с подростками, стариками и
(тут уж без дополнительных пояснений) с детьми – мягче. Что же касается человека зрелого возраста – если уж подал конфликтоген – отвечай по полной форме: жестче.Мы все время противопоставляли таксиста мужу, имея в виду более широкое противопоставление человека, далекого от нас, отношения с которым регламентированы только юридическими установлениями, человеку близкому, с которым отношения неформальные. С таксистом детей не крестить, а с мужем – крестить (пусть даже к большинству случаев это выражение относится лишь фигурально).
Или мама. Она рожала, дрожала, волновалась за вас: ушко, брюшко. Все же не то что продавщица. Так что с папой-мамой, дедушкой-бабушкой, братом-сестрой, тещей-свекровью, сыном-дочерью – мягче.
Ну а преподаватель, руководитель, подчиненный, ближайший сосед – это что-то среднее между мамой и продавщицей, между мужем и таксистом. Тоже мягче, мягче.Как-то однажды по телефону писатель Л. Жуховицкий «обозвал» меня идеалистом-прагматиком, желая подчеркнуть совмещение во мне несовместимых, казалось бы, личностных черт. Жуховицкий много писал о нашем «Маленьком принце» и знает, чего стоило во время застоя заниматься гуманизмом, который сродни идеализму. Мне приходилось самому с засученными рукавами, стирая стекавший по лбу грязный пот, авторитарно требовать от других не быть потребителями – иначе уходи.
Но я идеалист-прагматик не только в этом плане. Не надо ставить идеалистически-утопических нравственных задач: мол, любите своих врагов. Слишком уж это несбыточно. Да уж тогда надо, чтобы все христиане любили Иуду, царя Ирода и Понтия Пилата. Что-то я не обнаруживаю особой любви Церкви к врагам: нет, она их предает анафеме и, следовательно, предназначает для ада. Не надо пустой фразеологии.
Так что таксист – для нас личность в плане субъект-субъектных отношений, и этого достаточно, а любить будем маму и папу, своего супруга, своего ребенка больше, чем чужого, но и о чужом будем заботиться.
Я это говорю в оправдание того, что поделил людей в плане реагирования на их конфликтогены на близких и неблизких. Хотя ясно, что неблизким тоже не надо приносить вреда.
Учтем? В том числе и психическое? Вопрос риторический. Если мы видим явные признаки болезни, инвалидности, то реагируем как можно мягче. Здоров, но дал конфликтоген, при прочих равных условиях – жестче.
Здесь я как психиатр-психотерапевт (по своей первой профессии) хотел бы предупредить вот о чем. У подавляющего большинства людей, обнаруживающих, что перед ними душевнобольной, возникает юмористическое отношение, которого они не скрывают: если реагируют даже мягко (ну, больной, что с него возьмешь), то посмеиваясь
и даже высмеивая (больной!).Но! Вы стали бы посмеиваться и высмеивать человека без ноги? Не стали бы. Это негуманно.