Лабиринты памяти

Ничего не поделаешь — надо одеваться, ведь скоро за ней приедет Лоу. В конце концов, в ее ситуации грязная одежда — далеко не самое страшное. Ничего, ты приедешь домой и все закончится, утешала она себя. А если не закончится? Что, если ей придется продолжать жить в этом кошмаре до тех пор, пока к ней не вернется память? Нет. Этого не будет. Не стоит накручивать себя понапрасну. Лучше думать о хорошем. А не можешь о хорошем — постарайся не думать ни о чем.

Как жаль, что у нее нет книги. Каким счастьем было бы погрузиться в мир чужих желаний, радостей, тревог. Нырнуть в книгу с головой и вынырнуть лишь тогда, когда закончится этот кошмар. Я люблю читать, подумала она. Кажется, я очень люблю читать. Как только я увижу книги, я смогу вспомнить, что я читала и о чем. Откуда такая уверенность? Неизвестно. Важно уже то, что она есть.

Мысль о книгах слегка подняла ей настроение. Она сняла больничную одежду и, преодолев отвращение, надела грязные вещи.

Лоу не заставил себя долго ждать, более того, и приехал раньше обещанного. То, что он увидел, повергло его в удручающее состояние.

— Боже мой! Что это на вас?! Вы собираетесь просить милостыню или лететь в первом классе самолета? Я сгорю от стыда, сидя рядом с вами!

Неужели он полный идиот?! Только гордость не позволила Амате разреветься, до того ей было обидно. Она пересилила себя, надела это шмотье, и все для того, чтобы какой-то неуравновешенный богатый кретин читал ей морали! Злость сожгла слезы, превратив их в жалкие угольки. Теперь ей хотелось выместить свое негодование на Лоу, кричать на него, оскорблять его. И ей наплевать на то, что после этого он откажется везти ее домой! Ей совершенно на это наплевать! Пусть у нее нет денег на дорогу, зато у нее есть гордость, и она никому не позволит унижать себя!

— Вы отвратительны, Трэвор! Только тупой и бесчувственный человек может упрекнуть меня в том, что я надела эти вещи, в которых я, как вы выразились, «валялась» без сознания! Если у меня нет денег, чтобы вызвать в больницу работников прачечной, которые за пять минут отстирают грязь, это еще не значит, что можно унижать меня! А теперь можете убираться ко всем чертям, я обойдусь и без вашей помощи, которая, не сомневаюсь, станет мне поперек горла!

Впервые за несколько лет Трэвор действительно почувствовал себя дураком. Амата сыпала оскорблениями, но он действительно заслужил их: как можно было обвинить ее в том, что в больнице не постирали одежду, что ей действительно нечего больше надеть! Так глупо, гадко оскорбить человека, недавно пережившего травму и потерявшего память! Кто дергал егоза язык? Любые шутки имеют предел, а он перешагнул его. Трэвору стало не по себе. Общение с этой девушкой, определенно, приведет его к срыву. Надо успокоиться самому, а потом попытаться привести в порядок чувства Аматы. Ведь недаром же он третий год примерно посещает психоаналитика!

Спокойным тихим голосом он обратился к продолжавшей кричать Амате:

— Да, я полный идиот, признаю. Я действительно вас обидел, но, клянусь, не хотел этого делать. Я далеко не всегда думаю, прежде чем сказать что-нибудь. Именно поэтому со мной тяжело общаться. Простите меня, Амата. Сейчас мы попробуем все исправить: поедем в магазин и купим вам одежду, благо, время, оставшееся до вылета, позволяет это сделать. Еще раз прошу, простите меня. Я бы проглотил свои слова в буквальном смысле, но, к сожалению, их уже не вернуть.

Амата затихла, потихоньку приходя в себя. На разгоряченном от ярости лице появился румянец. Неужели она не могла сказать ему все это гораздо спокойнее и обойтись без таких экспрессивных выражений? Просто съязвить что-нибудь в ответ? Устроила истерику пусть вредному, но едва знакомому человеку. Ей должно быть стыдно не меньше, чем Лоу.

— Извините меня, Трэвор. Я перестала себя контролировать. Сначала шок от этой грязной одежды, в которую мне пришлось облачиться, потом вы со своими шутками о милостыне. Может, я действительно этим занимаюсь. Я ведь ничего не знаю о себе. Мне очень плохо. Постарайтесь войти в мое положение.

Ее голос вновь стал тихим и грустным, и сама она как-то сжалась, словно стала меньше. Где-то внутри Трэвора кольнуло чувство боли — зачем он обидел человека еще более одинокого, чем он сам? Она права — хотя бы иногда, хотя бы в таких исключительных случаях нужно следить за своими словами. А у него этих случаев почти не бывает — ведь он практически ни с кем не общается. Чего еще можно ожидать от озлобившегося бирюка? На душе стало гадко. Еще гаже, чем всегда.

— Поедемте, Ата. Можно, я так буду называть вас? Это короче и проще. Если вы не против.

— Хорошо. Мне все равно — мое имя не рождает во мне никаких воспоминаний. Как-то трудно привыкнуть к нему; Ферелли сказал — должно пройти время. Буду ждать, когда оно наконец пройдет.

Роскошный, словно вырезанный из сверкающего стекла бутик горделиво красовался на одной из центральных улиц города. Перепуганная Ата замотала головой.