Лабиринты судьбы. Между душой и бизнесом

Дочери Полине

Дорогу в снежной тишине

Мы часто смехом оживляли
И вечер к звёздной вышине,
Как сказку детства, провожали.

Луна скользила между туч,

Купая лес в потоках света.
И снег был радостно скрипуч,
Он будто требовал ответа.

Куда уходит звёздный мир,

Когда рассвет над речкой брезжит?
Как долог жизни славный пир?
Кто солнце над землёю держит?

Живёт лишь в сказках мир тревог.

Мы всемогущи – верят дети,
Отец для каждого, что Бог,
Ему подвластно всё на свете…

Но шторм байкальский как-то вдруг,

Взъярив волну, поверг нас в бегство.
В глазах поймала дочь испуг —
Я стал не Бог. Уплыло детство.

Напряжение с дочерью усилил и такой факт. Недавно в спорном вопросе она активно поддержала мать, а именно помогла ей снять со стены у сына одну из главнейших семейных реликвий и гордость нашей коллекции – этюд Коровина – и увезти его, возможно, и на продажу. Я действительно подарил этот этюд жене много лет назад, но при разводе она моментально забрала «свою» – подаренную мне – картину и увезла в антикварный магазин. Так что, по аналогии и справедливости, этот подарок должен был остаться рядом с сыном и с моей собираемой для потомков коллекцией в доме, в котором дети являются полноправными собственниками и сохозяевами. Суть конфликта с дочерью была заложена в подсознание, а на поверхности причина якобы в том, что я часто заводил разговоры о бывшей жене и этим как бы портил ей жизнь. Действительно, заводил. Но и меня, думаю, легко понять уже взрослой дочери. Я пытался преодолеть глубоко запавшее ей в душу клеймо жены: «Плохой папа – причина развода» – и растопить логикой её отчуждение, но, увы, эффект получился обратный.

Причина, по-видимому, в том, что дочь – как будущая жена и мать – слишком сильно ассоциирует себя с матерью и до сих пор всё сказанное в адрес матери весьма эмоционально примеряет на себя и, естественно, переживает и обижается. До сути нашего, в общем-то, конфликтного непонимания мы смогли докопаться только вдвоём с уже 20-летней дочерью во время совместной поездки на её каникулы и день рождения в солнечный и безмятежно-спокойный Египет, в район Шарм-эль-Шейха.

Наше психологическое открытие, знакомое мне по собственному восхищению некоторыми героями кино и книг, должно явиться поворотным пунктом в налаживании более тесной и душевной дружбы. Кумиров в реальной жизни у меня никогда не было, от этого, наверно, и затянулось понимание мной бесполезности логических построений. Влюбиться можно при накале чувств и не в самого положительного, а порой и в совершенно отрицательного героя.

Так же вначале я не очень понял её дружбу с компанией студентов арабской национальности и другой веры. Но вскоре стали заметны её существенные сдвиги в учёбе и образе жизни в лучшую сторону. У ребят-иноверцев оказалось неоспоримое преимущество передо многими нашими. Они намного ближе к вере в Господа и хоть каким-то традициям, проверенным веками.

Вскоре я, в отличие от матери, стал поддерживать эту благотворную для неё дружбу. Жаль, что после школы пути-дороги молодёжи разошлись по разным городам и странам, причём некоторые ребята попали, увы, в самое пекло военных действий, например, в Ливии. Забота об их судьбах – пожалуй, первая жизненная печаль враз повзрослевшей дочери.

Но, несмотря на то что я морально поддерживал дружбу дочери с представителями ислама, к моему выбору дочь относится намного строже, хотя, как и в её случае, благотворное влияние второй половины и здесь налицо: изнурявшая меня депрессия осталась в прошлом. Но, видимо, детям до родителей и их здоровья дела пока немного.

Тем не менее я никогда не скачусь ни с кем из детей к таким отношениям, как великий русский поэт Юрий Кузнецов, который в стихах «Отступление от дочери» и «Укоризна» изливает уже не боль, а совершенно недопустимую, на мой взгляд, ненависть к своей родной дочери, кстати, за отношения с иноверцем: