Айзек Брендон снова никак не мог заснуть. В последних экспериментах его стабильно преследовали неудачи. Он размышлял над тем, как же найти золотую жилу научных открытий. Ведь когда-то у него таковые уже были. Ох, он и забыл уже ту радость, сладостный ни с чем несравненный привкус успеха. И тут его осенило. Да-да, именно осенило. И теперь он уже не мог спать по иной причине. Ах да, и вы же знали, что ученые тоже имеют склонность делить шкуру неубитого медведя? Фееричные картины вставали перед его мысленным взором. Несомненно, у него все должно получиться. Чего обычно желают себе люди? Славы, власти и денег. Но не совсем этого желал наш старичок, лежа в своей постели. Его мотивы были глубже. Да, деньги, бесспорно, нужны. Но даже не на себя любимого, не на свою счастливую безбедную старость. Шарлотта. Конечно, он думал о дочери. Подозрительный тип Морелли, вот уж сколько лет к ряду нарушающий спокойствие сна Брендона, может бросить ее в любой момент, и никто не угадает, в какой. Она ни в чем не должна нуждаться. Он обеспечит ее и своего маленького внука. Пусть он получит лучшее образование, пусть поступит в лучший университет страны. Ничего не жалко ради великих целей. Да, сейчас он подражает отцу и много рисует, но, как и великий Луи Пастер, он должен оставить свои художественные начинания и с головой погрузиться в необъятную и всепоглощающую науку. Это лучший путь для него, уж дедушка то уверен, и для успеха этой кампании он готов пожертвовать хоть целым состоянием, которое собирался сколотить.
Тем временем маленький Луи Морелли жил так беззаботно и счастливо, как и подобает детям его возраста, не ведая и не представляя, какое будущее готовит ему любящий дед.
В подвале профессора Айзека Брендона закипела работа. В зоомагазине он приобрел нескольких крыс, а еще раздобыл где-то драную кошку. Он возился над какими-то склянками, а животные в исступлении шмыгали носами, не понимая, для чего они могли пригодиться чокнутому старику.
И наконец у него что-то стало получаться, лицо озарилось классической ухмылкой. Пора переходить на новый уровень. А что, если он не захочет? Ну нет, такого быть не может. Сейчас самое главное – это найти его. И Брендон пошел искать. Это было нетрудно, бродяга как всегда сидел на дороге, ведущей к супермаркету. Это было выгодно, некоторые добрые люди иногда оставляли ему часть своих покупок: немного ветчины и хлеба, сыра или яблок – так он и не помер с голоду даже в самые жестокие времена. На этом месте они и заключили сделку, согласно которой Брендон обязывался кормить оборванца, а тот в свою очередь предоставлял свое тело на жертвенник великой науки. Нет, ничего опасного для жизни в этом не будет, как уверял его профессор. Человеку, у которого нет ни крова, ни пищи, показалось, что терять ему уже нечего, а так хоть желудок будет стабильно полон, на тот момент это была вершина его вожделенных потребностей.
Но сначала Айзеку требовалось проверить, насколько бродяга соответствует требованиям, а потому он притащил его в свой излюбленный подвал и приказал ничего, ничего не трогать и не переставлять. «Ладно, ладно», – отвечал Дэнни, поднимая обе руки так, словно перед ним был офицер полиции. Детальному анализу и скрупулезному изучению подверглось все, что только могло: кровь, слюна, ушная сера и даже сперма. Ученый глубоко удовлетворился результатами и заключил, что Дэнни – просто находка. Несмотря на свою чрезмерную худобу он был здоров как мул. Чист от наркотиков, сух от алкоголя, венерические заболевания неведомы ему – в общем, бомж, каких поискать.
Конечно, Дэнни не мог предположить, насколько ценен Брендону, именно он, а не кто-то другой. Заменить его при всем желании не смог бы никто, но профессор постарался не дать бродяге осознать свою важность в его исследованиях, чтобы тот не попытался выдвинуть новых требований. И он не пытался, довольствуясь теплыми обедами.
А где-то в Айове … творил в своей мастерской известный в малых кругах художник Джошуа Морелли. Из динамиков мощными волнами выплескивался хард-рок, а он с азартом прямо-таки выливал на холст густую темно-синюю краску. Его рабочее место находилось в полнейшем беспорядке, и только он один мог углядеть в нем какую-то систему. На полу валялись разных размеров тряпки, все до единой перепачканные и скомканные. На стенах и на полу висели и стояли, облокотившись друг на друга законченные картины. В припадке творчества он мог показаться человеком безумным, но увлеченным до того, что это восхищало. Он неизменно слушал музыку за работой. Она была настолько разной, что тяжело поверить, что ее мог слушать один и тот же человек. Обычно она отражала то, что было у него на душе и что он собирался вложить в новое творение. Он любил использовать разные стили и осваивать новые техники. Он не боялся, оставляя старое, идти в неизведанное будущее и поддерживал новаторство в искусстве. Нахождение нестандартных путей и экстраординарных решение и обеспечивало ему удовлетворенность проделанной работой.