Лабух

«Я у тебя фотоснимок нашла: ты и Феликс, обнявшись так, будто срослись — мне между вами не втиснуться… Я и взяла его, чтобы смотреть и видеть, что мне между вами не стать, смотрела и не становилась, а фотоснимок пропал. Все обыскала — нет, и тогда я по памяти, обминая объятия, отрезала половину.

Так сон, который тебе в больнице приснился, разгадался… Не сразу, потому что тебе девочки приснились, а не мальчики, тебе вообще мальчики не снятся.

У меня близнецы будут, мальчики, их уже во мне сфотографировали — вот к чему еще сон. Один мальчик на тебя похож, второй на Феликса, один твой, второй его.

Прости, если поранила, отрезая, я не очень умею, ты не научил отрезать…»

Не целовалась без Ли — Ли вода.

XXII

ПЕРАБОР

Назавтра, после того, как фикус забрали, позвонила Стефа: «Ты зачем пистолет ему дал, душа твоя в блядях!..» — и Зиночка над Стефой заголосила в трубку таким голосом, которым разве что немой голосит: «Он убился! Убился!! Застрелился!!! И куклу убил!.. Куклу! Куклу! Куклу!..»

Стефа выматерилась по–крабичевски — как некогда в молодости, когда была спутницей жизни…

Алик пришел к ним среди ночи, вытащил Зиночку на улицу, с ней говорил, потом уехал, вновь появился утром, они на работу обе собирались, попросился у них остаться, Стефа и Зиночка вернулись вместе, Стефа за Зиночкой в больницу заскочила, как будто чувствовала что–то — а он мертвый в комнатке Зиночки в обнимку с простреленной куклой. Грудь ей прострелил слева — и сам стрельнулся в сердце.

Три дня тому, из тюрьмы домой добравшись, где ждал меня Алик, чтобы ключи отдать, я спросил сразу, где он пистолет запрятал, а он уперся на том, что после покажет, потому что, пока у меня с Ли — Ли такое, нельзя мне с пистолетом, он за меня побаивается. Я сам по всей квартире искал — не нашел, и Алик сказал, что не в квартире.

И я разделся и стал под душ…

Экспертиза показала, что пистолет тот самый, из которого Игоря Львовича убили. Следователь Потапейко, допросив Стефу и Зиночку, вызвал меня и осведомился, коробок спичек на краю стола подбрасывая, стараясь, чтоб тот вертикально стал:

— Что делать будем, Роман Константинович?..

Мне все равно было, что он делать будет, и тогда Иван Егорович сам выказал сочувствие — может, и не за деньги…

— Мы же просили вас найти и сдать. А теперь кто заступится?.. Наоборот. И посмотрите, покажу вам по старой дружбе, какие девчонка перепуганная показания дала…

Зиночка засвидетельствовала, что в ночь перед самоубийством Алика она сказала ему про нашу близость на мансарде. Внизу протокола допроса: «С моих слов записано верно».

Я не стал спорить: пусть так, если так Зиночка хочет. И тоже подписал протокол… Подумал только, как оно выглядит все… беспомощно–униженно, будто на операционном столе, когда с небес, где летает, почти неуловимое, спускается в милицейские протоколы.

— Мы проверили ее, хотя это, между нами, незаконно, — забрал протокол Потапейко. — Она совершеннолетняя и не показывает, что вы ее вынудили, но заключение гинеколога… вот оно, странное, плева без надрывов, так как тогда? Аномально? Надругались?.. Анально–орально?.. А если не было ничего, так кто же виноват, что вы фантазер такой?..

Слушать его невозможно было… Только в морду, в хряпу… И я не выдержал — чтоб хоть как–то, хоть кому–нибудь из них, хоть кому–то.

— Теперь ты у меня сядешь, — сплюнул в мусорную корзину Потапейко. — И посидишь…

Это было на второй день, как Алика не стало, с утра, а ближе к обеду меня разыскал брат–мильтон и передал от Петра Зиновьевича, друга Ивана Егоровича, предложение встретиться…

— Я не сказала ни слова, но вы убийца, Роман! — бросила в лицо Лидия Павловна, вернувшись после меня с допроса у Потапейко, который и ей по старой дружбе протоколы показывал. — Какого мальчика не стало! Какой был мальчик!.. — Взбешенная, Лидия Павловна восстала даже против того, чтобы я из морга судмедэкспертизы тело забирал, только кому еще? Был отец, который где–то по миру шатался, — где его найдешь?.. Я даже названия деревни, где Алик жил, не знал.

Стефа сказала, что Зиночка знает и название, и деревню. Недавно ездила с Аликом, он упросил, чтобы поехала, посмотрела…

Мы с Ростиком, когда богатыми были, микроавтобус для студии купили: на срочные халтуры с лабухами отскакивать. Зиночка подальше от меня — в самый конец, на последнее сидение села. Не хотела ехать, Стефа прикрикнула: «Езжай! Тут смерть, а не твои фантазии! Как без отца хоронить, если отец есть?..»

До Новогрудка, деревня Алика за Новогрудком была, Зиночка молчала. Дальше нужно было дорогу показывать — она пересела. А рядом сидеть и молчать — не просто.

— Я рассказала ему так, как вы мне рассказали, как могло бы у нас быть… Чтобы отцепился, мне с вами не мешал, по ночам не бегал — он же ребенок… А он понял так, будто на самом деле было… Он из–за ничего застрелился.

Мне впервые подумалось, что Зиночка почти такого же возраста, как и Ли — Ли…