Лабух

— Водкой надо, чтобы пятен не осталось, — тянется к бутылке Роберт, на излом испытывая терпенье немки в строгом белом костюме:

— Не будешь же ты Нину Даниловну водкой поливать?

Роберт наливает рюмку.

— Тогда выпью… Выпьем, батя?

Я все еще держу бокал с шампанским.

— Выпьем… Я люблю вас всех… Я люблю и тебя, Нина, и тебя, Марта… Также, как раньше, как когда–то, ничего и никуда не девалось… Вы скажете, что так не бывает, но так бывает. Со мной, во всяком случае… И еще я люблю Ли — Ли.

— И мамку Ли — Ли, — сдирает кожу с форели Камила.

— И мать Ли — Ли… Кому от этого плохо?

— Кому?.. — у всех спрашивает Камила.

— Ну, ты даешь… — поднимает рюмку Роберт. — За твое здоровье!..

Как ни странно, на этот раз даже Марта не пытается остановить Роберта, здоровье мое и для нее что–то значит, и мы все вместе выпиваем. У меня пощипывает в горле — и вовсе не от шампанского.

— Завидное у тебя здоровье, — по–немецки просто признает Марта, глядя мимо меня, должно быть, на Ли — Ли. — На пятом десятке…

— Мог бы, такой здоровый, и поумнеть, — договаривает за Марту Нина, и Марта кивает:

— Я то же самое сказать хотела.

— Совсем не то!.. — перечит Роберт. — Это сговор, дети против!.. — И Камила тут же вопреки Роберту:

— Я не против, мог бы поумнеть.

Роберт захмелел после второй рюмки и согласен быть ребенком… Надо бы как–то подступиться к нему и про Поля поговорить… Или не лезть, что с этим сделаешь? Само пройдет… Да шутовство это, скорей всего, игра!.. Приколы у них теперь такие…

Заимев поддержку большинства, Нина смелеет. Так и прежде было, с поддержкой она всегда смелела, я на всех ее концертах за ближней кулисой стоял, чтобы она хоть краем глаза меня видела.

— Как тебе удается не помнить, Роман, что у каждого из нас своя жизнь?.. — и, совсем осмелев, Нина спрашивает:

— А мать Ли — Ли где?

— Своей жизнью живет, — мотает Камила, держа за хвост, голый скелет форели. — С Дартаньяном.

— С кем? — впервые с интересом переспрашивает Марта.

— С собакой. Зоя Павловна живет в квартире Лидии Павловны и присматривает за ее собакой Дартаньяном, потому что Лидия Павловна пропала.

Мне вспоминается разговор со следователем, и я не понимаю Камилу.

— Как пропала?..

Камила отрывает от скелета форели золотисто–зажаренный хвост — это для нее лакомство.

— Совсем. И нет Лидии Павловны нигде, и найти ее никто не может. Ли — Ли тебе не сказала?..

Я оглядываюсь в сторону мангала, но за столиком, где только что сидели Ли — Ли с Полем, лишь одинокий Поль. Ли — Ли ушла, что–то придумала, пропала, и никто из моих — а все ведь видели, как ушла Ли — Ли и пропала — мне об этом не сказал.

Семейка у меня — такая не у каждого басурманина…

IX

Ли — Ли позвонила к ночи.

— Тебе не интересно, куда я пропала?

— Ты у одних людей?

— Я у одних людей.

И положила трубку.

Я уж и не знаю, хочу ли я знать, куда ты каждый раз пропадаешь, Ли — Ли.

Ночевать она не пришла.

Утром позвонил Крабич и, ни за что не извиняясь, сказал, что его посадят за попытку преднамеренного убийства, если Ростик не заберет из милиции заявление. Я купил бананы и пошел к Ростику. Ростик поправлялся, руки поднимал, так что заявление мог и написать.

На тумбочке возле кровати Ростика лежали бананы. К нему приходила Ли — Ли.

— Я жид, а не обезьяна, — сморщился на принесенный мной пакет Ростик. — Вы что мне одни бананы таскаете?..

— А ты чего бы хотел?

— Бабу.

— Ромовую?

— Романову. Хоть одну отжалей, у тебя лишние…

— А у тебя с анализами как?

— Секса недобор. С проломанным затылком страсть сквозная…

Он, конечно, за Ли — Ли заступался, она нажаловалась ему, они жалуются друг другу, Ли — Ли и Ростик, но я сделал вид, что не понял, и сказал Ростику про Крабича.

— Ли — Ли вчера приходила… — все еще чего–то от меня ожидая, тянул свое Ростик и, ничего не дождавшись, спросил:

— Ты маленьких старушек на улице убиваешь?

Я ответил, что на улице не убиваю.

Ростика словно бы заинтересовало то, почему я их не убиваю, он даже постарался в глаза мне заглянуть поглубже, чтобы узнать:

— А из чего ты исходишь, не убивая маленьких старушек?

— Ни из чего… Просто не убиваю старушек. Ни маленьких, ни больших, ни средних. Никаких.

— А я никаких заявлений в милицию не подаю. И не подавал никогда.

— Тогда откуда заявление?

— У Шигуцкого спроси. Думаю, он вокруг этого большую шумиху поднять собирается… Националист пытался жида убить. Они теперь даже за жидов против националистов.

— И мы будем помогать им во власть выбираться?

— Будем. Потому что жидов все равно не выберут.

— Кто же мы после этого?..

— Лабухи. Как были мы, так и останемся лабухами, и никем нам больше не нужно быть.

— Но ведь это то, чего они хотят. Чего ждут от нас.

Ростик заглянул мне в глаза еще глубже, изумленно.

— Ты об этом задумался, Ромчик?..

— Задумываюсь понемногу… И что ты скажешь?

— Скажу, что совпасть с тем, чего от тебя ждут — большое человеческое счастье.

— Морда жидовская, — распрощался я с Ростиком. — На работу выходи, совпадать будем.

В коридоре, пытаясь сделать вид, будто случайно пробегала мимо, стояла, перебирая ножками, Зиночка. Немало она набегалась, пока подкараулила меня и неумело смутилась:

— Ой, вы здесь…