Лабух

Я хочу спросить: «У нас разве проблемы были?..» — но спрашиваю:

— А Поль?..

— И с Полем нормально, — спокойно отвечает мать моего сына. — Это также не проблема.

Моя Марта — общеевропейский стандарт, вот что такое моя Марта. Не то, что моя Нина, которая подходит и не знает, подходить или нет, а, если подойти, так как поздороваться, чтоб показаться ни перед кем ни в чем не обязанной, свободной… Я целую и усаживаю за стол свою первую жену, тихую, славную, заботливую Нину, с которой не надо было мне разводиться и никаких других жен иметь не надо было, иду к бару, где припрятал цветы, подношу Нине букетик красно–желтых настурций, Марте — бело–розовых маргариток, наливаю шампанское и замираю, окаменеваю, не дышу, ожидая: вспомнят ли?..

Вспомнили!.. Еще как вспомнили!.. Порозовели, как маргаритки! Заалели, как настурции! Ах вы, золотые мои!.. Ну почему бы нам всем вместе не жить, что у вас за принципы такие: или я — или она!.. А кто она, какая?.. Может, и не хуже… Вот же ты, Марта, не хуже Нины — и Нина тебя не хуже… Только Марта, правда, поумнее — у, какая умница! — догадывается, что нужно сказать, чтобы услышал я то, про что они вспомнили, и спрашивает:

— Ты записываешь, кому и какие первые цветы дарил?..

У, немка! — да ладно, пусть так, но все же вспомнила, обе вспомнили! И ни одна не обиделась и не разозлилась, я все же побаивался, что разозлятся или разобидятся одна перед другой…

— Выпьем?.. — поднимаю я шампанское. — На брудершафт… Чтоб на «ты» поцеловаться…

— Нет, — вдруг отказывается Нина и кладет настурции на стол. — Первой роза была… Ты ночью розу в окно бросил, а настурции утром были…

Я сражен.

— Какая роза, Нина?.. — спрашиваю я виновато и растерянно, словно ничего и вспомнить не могу, и моя первая, самая лучшая, самая раскрасивая моя жена восклицает победительно:

— Белая! — и, словно и в самом деле во всем свободная, раскрепощено, почти как Камила, откидывается на спинку стула, а в светло–серых глазах латышской немки мелькает что–то свое победительное.

Ух, как вы все же одна перед другой!..

— О, Боже!.. Роза!.. Белая!.. Ну да, белая роза! — делая вид, будто нет мне прощения, подаю я знак бармену, с которым заранее все договорено, и он бросает из–за стойки к нам на стол белую розу. Удачно так бросает, словно всю жизнь на столы розы бросал, придется ему за классность набросить — роза как раз перед Ниной кончиком стебля втыкается и медленно к ней ложится…

— Извини, что не в окно и не ночью, — целую я руку Нине. — Не ночь и окон нет…

— Ничего, — смущается перед Мартой Нина. — Ничего, спасибо… — И слезы в глазах ее на мгновение всплывают — и глазами вбираются…

Марта не умеет плакать, а Нина не плакать научилась.

— Что у вас тут за цирк? — падает на стул рядом с Мартой Камила. И почти сразу вслед за ней появляется и садится к Нине Роберт.

— Батя фокусы показывает?

— Хэй, Марта! — здоровается Камила. — Как ты?

— Нормально. А ты?

— Нормально.

— А ты, Роберт? — спрашивает Нина.

— Нормально. А вы?

— Нормально, — не своим словом отвечает Нина, и Роберт вскидывает голову:

— А ты как, батяня?..

Рано они явились… Не вовремя… Еще пять минут — и я женился бы на Марте и на Нине…

— Никак. Во всяком случае, не нормально. Вы кто, скворцы?..

— Учить собрал, — сама себе наливает шампанское Камила. — Я так и думала…

Нине сорок, Марте тридцать четыре, Камиле двадцать, но кто из них мать, кто дочь, сразу, не зная, и не разберешь… Так и не говорите мне, что, сколько жили со мной, столько мучались, если так сохранились. Я вон измаялся с вами — так оно и видно: ген любви вот–вот сломается…

— Не сердись, классно выглядишь, — миролюбиво кивает Роберт. — На меня похож.

Он под Марту подделывается, не замечая этого, а ему не идет… Надо бы чаще встречаться с ним, сын на отца походить должен, а не на немку.

— Все в сборе, что в повестке дня?.. — деловито спрашивает Марта, для которой маргаритки маргаритками, а время временем, и ей точно нужно знать, на что она время теряет. А Нине можно не знать: пригласили — и пришла. Нина славная…

— Бал! — подаю я знак нанятому в помощники бармену, чтобы он распорядился на кухне, и спрашиваю у Марты: — Ты что б сейчас съесть хотела?

— Рульку, — сразу отвечает немка. — Но не вздумай, мне нельзя!

— А ты, Нина?

Белоруска колеблется.

— Бабку. Или мачанку…

— Так бабку или мачанку?..

— Можно и мачанку…

— Вместе с бабкой?

— Нет, ты что! Одно что–то…

— Мачанку?

— Пусть мачанку…

— С блинами?

— С блинами…

— С колбасками и ребрышками?..

Раньше я часто играл и Нининой нерешительностью и сейчас счастлив вспомнить игру, но Роберт о том не знает и не выдерживает:

— Мне тогда бабку!.. — и радуется, что Нина бабку не выбрала, а Камилу он опередил, будто нельзя две бабки заказать… Белорус, хоть и полиглот, и хакер, и немецкий пасынок.

Камила вдруг спрашивает:

— А Ли — Ли кормить будем?..

Я не слышу.

— Тебе что, Камила?

— Мне то же, что Ли — Ли и Полю.

Камила и не немка, и не белоруска… Смесь гремучая… Я не понимаю, как она, такая, у Нины могла родиться… Но обычно она за меня, какая муха ее укусила?..

— Ли — Ли и Поль шашлык съедят.

— Тогда и мне шашлык.

— Камила…