Лабух

Луна вынырнула, и я на самом деле — или как раз не на самом деле — увидел… Не знаю, из чего и как оно возникло — из колдовства, из галлюцинаций, из преломлений света?.. — но там, где только что стояла Ли — Ли, из пустоты, из мглы, из разрывистого в летучих тучах лунного света и трепещущего огня свечей соткалась, слепилась Амиля. Я узнал ее, как будто видел раньше… Похожая на Ли — Ли, она возникла на фоне луны ровно–ровненько на линии, пополам разделяющей треугольник могильной плиты и треугольник цепной ограды, на одной линии с крестом над валуном и свечой на шее лебедки. На Амили белело узорчатое свадебное платье, лицо ее было спокойным, глаза закрытыми — она плавала немного из стороны в сторону и взад–вперед, и только этим и выдавала себя: это все же была или душа Амили, или привидение, но не человек.

— Можешь спросить у нее о чем–нибудь, — шепнула Ли — Ли. — Только тихо.

О тишине она могла и не говорить, тут хотел бы крикнуть — рта не откроешь…

— Что спросить?..

— Что хочешь… О себе, о ком–то…

О себе, увидев Амилю, я всю напрочь забыл, поэтому спросил:

— Ли — Ли любит меня, Амиля?..

Амиля улыбнулась и плавно, плывуче кивнула головой: «Любит…»

— Я это сама тебе сказать могла, — прошептала Ли — Ли. — Знаешь, чего она хочет?..

— Чего?..

— Чтобы мы полюбились… Здесь, при ней… И с ней…

— Не выдумывай, Ли — Ли… На кладбище…

— Ей все равно, где… Она умерла, не изведав, и теперь хочет, хочет и хочет… — Ли — Ли уже расстегнула мне ремень, в этом она наловчилась. — Я сяду на тебя…

— Ли — Ли…

Повернувшись, Ли — Ли подсела на меня, сразу наделась, — она была без трусиков, знала, зачем на кладбище едет… Внутри была она мокрая, будто успела кончить.

— Так… Глубже… О…

Мне неловко было, прах ее возьми…

— Ли — Ли…

— Иди к нам, Амиля… Иди к нам…

— Не зови ее… Я с ума сойду…

— Она хочет…

— Это призрак, Ли — Ли… Ничего он… она не хочет… Не может она хотеть…

— Она подойти не может, ей нельзя… Пошли к ней…

— Ли — Ли…

— Она зовет, я слышу… Только не выходи из меня…

Ли — Ли поднималась, я поднимался за ней, вставал на цыпочки, чтоб из нее не выйти, с меня сползали штаны — Амили, наверное, весело смотреть на это было… Из–за спины Ли — Ли я ничего не видел, она подвела меня к камню, к постаменту, на котором Амиля должна была стоять, если еще стояла, не сбежала… Ли — Ли переступила камень, а мне не дала с него сойти, на краю остановила, мы теперь равными были, не нужно было мне на носках лезгинку танцевать, романчик мой удобно в Ли — Ли пристроился, и Ли — Ли прижала меня к себе, заведя назад руки:

— Глубже, глубже… Мы с ней… Мы в ней… Мы — она, и она — мы…

Слившись, мы стояли столбиком, почти не двигаясь, и я и вправду чувствовал, что мы не сами по себе и не вдвоем, а с кем–то, с чем–то, даже в ком–то или в чем–то стоим, и это что–то обволакивало нас, протекая сверху вниз и снизу вверх, обнимая, волной лаская, и я, казалось, трогал волну, нас обнимавшую, которая трепетала и дрожала, а Ли — Ли пыталась еще и поцеловаться с нею в ней:

— Иди к нам, Амиля… к нему… ко мне… будь в нас… мы в тебе… а… — о… — у… — а…

Такой Ли — Ли я не видел, не чувствовал ни раньше, ни потом… Она была осторожной, сдержанной, невинной, она оберегала того — ту? — с кем — или кем? — была, и была плавной, без порывистых движений, словно боялась причинить кому–то хоть малейшую боль, стояла и шевелила бедрами, изгибаясь, изгибаясь и изгибаясь в талии то в одну, то в другую сторону, ничего больше не делала, долго–долго–долго ничего больше не делала, только двигала бедрами и змеей извивалась в талии, от наслаждения изнемогала, ноги у нее подкашивались, и, наконец, она упала в обморок, потеряла сознание, я держал ее, обняв за живот, и не находил, куда положить — не на могилу же…

— Амиля… — придя в себя, прошептала Ли — Ли, когда я дотащил ее до скамейки. — Амиля… — И увидела меня. — Тебе хорошо в ней?..

Не грех, а судьба…

Луна зарылась в тучи, на постаменте никого и ничего не было, кроме темноты, перед которой дрожал на белом камне, на кресте, на надписи Амиля свет трех свечей — и пыталась взлететь лебедушка…

Обычно мы возвращались к нашим сексуальным забавам, повторяясь в них хоть однажды, чтобы посмотреть, что же мы такое придумали, но про забаву на кладбище и я, и Ли — Ли, как сговорившись, словно забыли. Ли — Ли ни разу больше и близко не подводила меня к могиле Амили…

Камень, постамент, оточенный чугунным венком, на котором мы любились в Амили и она любилась в нас, был пустым — что ж это было той ночью с нами, как такое могло быть?.. Свечей я не взял, поставил бензиновую, одолженную у таксиста, зажигалку на шею лебедки, сел на скамейку и стал ждать, пока вынырнет из–за тучи луна… Она вынырнула, серебром затопила все кладбище, мне показалось, я представил, будто мелькнуло что–то на постаменте, тень, свет, просто белое, и я позвал:

— Амиля?..

Ни от кого никакого ответа.

— Амиля, где Ли — Ли?.. Она ко мне вернется?..

Дрожал на белом камне, на кресте, на надписи Амиля свет зажигалки. Я сидел и ждал, пока не загасил зажигалку ветер.