Лабух

Ростику не нравятся ни мой вопрос, ни мой смешок… Мне они еще больше, чем ему, не нравятся.

— Не будь смешным, — замечает на это Ростик. — Она просто сыграла, что нужно было: аванс Шигуцкому выписала… Видел бы ты, как выписывала! Это удача, Ромчик, что она с нами…

Ростик в восторге от игры Ли — Ли, он не знает ее игр, а я знаю — и у меня в висках холодеет: я начинаю всех, кто к Ли — Ли прикоснуться может, ненавидеть, даже Ростика, хоть у него голова пробита.

— И что за аванс?..

— Пригласила в Театр моды прийти. Шоу ее посмотреть. Шигуцкий пообещал, что придет — и, возможно, не один…

Ростику хочется, чтобы я спросил: с кем?.. Я спрашиваю, и он по слогам проговаривает, ожидая, что я со стула упаду.

— С пре–зи–ден–том.

Со стула я не падаю. Я вспоминаю лысину, усы, брызги слюны, когда он кричит, — и меня сжимает всего.

— Чтобы трахнуть, я такого наобещаю…

— Ты помощник государственного секретаря?.. — спрашивает Ростик, который во всем за Ли — Ли. — И даже не в должности дело, он в друзьях президентских…

Ну, Ли — Ли… Я всю ночь по городу, на кладбище… Привидение звал, у покойницы спрашивал… С ума сходил, будил детей, жен… Поля едва не отметелил, Максима Аркадьевича… Ну, Ли — Ли…

— Не к лицу тебе… бледность… — глядя на меня и не зная, что сказать, пробует иронизировать и говорит с паузами, вроде как в зубах ковыряется, Ростик. — Не твой… стиль…

У Ростика дыра на затылке зарастает, он рад, что на этот раз коньки не откинул, — и даже пытается будто бы шутить. Но что–то во мне все же тревожит его, и он лезет в тумбочку:

— Валидола дать?..

Меня отпускает, виски теплеют, только в затылке пустота, будто там дыра, как у Ростика.

— Оставь наследникам…

— Клизмы им хватит… Если уж тонкости между нами, так я удивлен, Ромчик… Умеешь ты удивлять. Я разучился.

— Сам удивляюсь…

— Верю… И ни слова про Ли — Ли, пока цвета не наберешь… Побелел, как подснежник, нормально себя чувствуешь?

— Нормально… Я к тебе в больницу пришел, а не ты ко мне…

— Хорошо, что не на кладбище… Шигуцкий все еще хочет посадить Крабича. Зачем ему это, не скажешь?..

И я рассказал Ростику про все, что в последнее время произошло, только разговор с Панком утаил. Не весь разговор — суть его. Собирался сказать и не сказал, почему–то такое не выговаривается.

— У них два бомжа с пистолетом, а им не на кого, кроме как на тебя, алкаша убитого повесить?.. Что–то здесь не так… Или что–то ты не договариваешь…

— Что мне делать, Ростик?..

— Не преувеличивай своей роли в истории. Ты в ней не номер раз. Спасибо скажи, что микроскоп навели, заметили…

— Я не преувеличиваю… Не я к ним, они ко мне полезли…

— И кто полез? Тараканы?.. Власть к тебе полезла. А ко многим власть лезет?

— Смотря с чем…

— Скажут, с чем, если не сказали… С предложением каким–то тебя щемят. Поэтому и обставляют так, чтобы по дурости своей от предложения ты не отказался.

Как–то слишком быстро угадал Ростик то, что я не договорил… Должно быть, несложно угадать…

— Ты с чего это взял?

— Из восторгов Красевича. Такой уж ты умный — куда там!..

«Как Дартаньян, — подумал я. — Что ни скажут — понимаю…»

— Можно ведь и в дурака сыграть… Можно?..

— Все можно… Только власть — баба обидчивая. И мстительная, — сказал Ростик так, будто от самой власти передавал, что она обидчивая и мстительная.

— Да какая власть!.. Колхоз, бригада…

— Ну и что? — неожиданно спросил Ростик. — А тебе какая нужна, если ты лабух?..

Я решил, что он подначивает, и отмахнулся:

— Брось… Будто сам ты не так же думаешь…

— Я думаю, что я передумал.

— Давно?

— После того, как Крабич мне затылок проломал… Представляешь его во власти?..

Крабича во власти я не представлял… Зачем она ему?.. Хотя кто его знает: власть такая игрушка, что только дай…

— Ты и вправду передумал?..

— Какая про власть может правда быть, Ромчик?.. Правда про власть — это революция.

— Тогда о чем мы говорим?

— Про выгоду. Говорить стоит только про выгоду… Но есть тонкости: приличия, еще там что–то… Поэтому нам выгодно считать, что эта власть ничем не хуже другой.

— Тебе выгодно?..

Ростик не возразил.

— Мне, если так хочешь… Во всяком случае, не хуже той, которая была. Знаешь, чем она борцов наших раздражает?..

На этот раз Ростику захотелось, чтобы я спросил: чем?.. Я спросил:

— Чем?

— Тем, что есть такая, какая есть. Вроде как и не должно ее быть — колхоз же, как ты говоришь, бригада — а она есть. И президент тот, который есть, и министры, а борцам все кажется, что здесь несправедливость, обманка какая–то. Если бы они в президентах, они в министрах были, тогда все было бы справедливо, а так — нет. Их грызет ощущение продутой игры, которую, как им теперь кажется, они легко могли бы выиграть. Они пораженцы, прежде всего пораженцы, а потом уже за что–то там борцы…

Я слушал Ростика и думал: что–то он не договаривает… Оба мы не договариваем, поэтому и пустой разговор…

— Ростик, — спросил я, — зачем к тебе Шигуцкий с Красевичем приходили?

— Проведать.

— А еще зачем?..

Ростик также, видимо, почувствовал, что дальше не договаривать — разговор без толку. Без выгоды.