Ладья тёмных странствий. Избранная проза

Сразу после присяги и до конца службы увели его на разгрузку вагонов. Уголь, щебень, брёвна мелькали в его глазах все три года почётной обязанности; лишь изредка, желая поскучать, он отдыхал в карцере. Положение вещей заставляло начальство читать вслух о подвиге минёра или о вездесущем Иванове, вынесшем из горящего дома швейную машинку. Гениальный фильм «Чапаев» он просмотрел 24 раза. В свободные от виновности и сна секунды возвращался к своему дому и питался наивными воспоминаниями, схожими до зевоты; сколько раз он раскаивался в том, что когда-то… Не важно, что под этим понимать: утопленного котёнка, недопитую водку… – «когда-то» становится всё ненавистнее и, быть может… – многоточие помогает и в этом случае.

…

…

Не вернулся Козлов в Козловку. Щупая зловоние Обводного канала, вспоминал он свой первый день в Питере. Допоздна шлялся по набережным и с затаённым дыханием считал мемориальные доски.

До начала работы на стройке, где Козлов определился подсобником, оставалась неделя. В общежитии скучно, всестенно расклеены плакаты о чесотке, гриппе и надписи, подписи, записи: никотин – яд, водка – яд, здоровье каждого – общественное достояние, одна папироса уносит 23 минуты жизни, и перл заботливого таланта: быть здоровым, сильным, смелым хочет каждый человек, в этом вам всегда поможет рыба – серебристый хек! Холодное казённое бельё в чужом доме склеивало воспоминания о селе, о звоне колокольчиков возвращавшейся с лугов скотины. Козлов ознакомился с «колыбелью», побывал на «Севильском цирюльнике» и на канареек в чужих окнах подивился. Вспоминал он ещё и то, как сквозь сентябрьский ливень в подворотню, где он курил, через Мойку, из распаренной залы долетал до его простых чувств неведомый аккорд, и сквозь ливень, опять же, видел он чуть взмыленные в танце пары, победившие в неземном туре загадочного вальса; как из окна усталого трамвая видел простое житейское кино: люди в подтяжках играют в домино, женщина спит перед телевизором, школьник, прикладывающий грелку к ногам деда (живого ли теперь), двое с бессонницей, шкафы, шкафы, на них чемоданы, на чемоданах пакеты, на пакетах… трамвай завернул… мелькали и пустые гостиные с багетом и тарелками на стенах, дог в окне, девочка из мрамора: бюст живой, – спины, груди и простой человеческий лом. Но всё это было неправдой, давно, и к начальнику Бюро не имело отношения, как сам он только что сказал, прочитав мои строки и погрозив пальцем: вы хоть графоманом и числитесь, но всё же не очень… смотрите! Всё это было давно и неправда, потому как ни Петрограда нет сейчас, ни армии, ни меня, никого, только вечный Козлов, таинственным образом преобразившийся из пентюха в шефа Бюро. Но пора и отдохнуть от загадок:

Пустое поле ромашек
Пушистых, как первый снег,
Я на белых ромашках гадаю,
Солнце, радость делю на всех.
Когда тебе будет грустно,
Тоска взмахнёт рукавом,
Вспомни свою ромашку,
Счастья пушистый ком.

Не успел я поставить после «ком» точку, как получил в темя удар дубинкой. Когда очнулся, услышал от шефа: я же просил литературу делать, а не х…ту с бубенцами! Он принялся выкручивать мне ухо. Я, не теряя времени, стал исправляться.

Умная тётя, не верь мне, обману; также запомни, падла: никогда не стремился развлечь, напитать тебя кровью своих мозгов, ублажить, петь под дудочку корпораций. Конечно, если станешь поджаривать мои яйца, отрекусь от этой повести… И ещё: матерюсь я, естественно, не от плохой жизни, да и ругаюсь теми словами, каковы созданы до меня и до-до меня, их не я придумал, а тот… в шляпе, в очках, а я каженный день, сука, понял-нет, бляха-муха, спозаранок на кирпичном заводе план въяб…ю, а хули! Может, завтра меня гопники прирежут, кто же расскажет историю явную, но нежелательную, кто опишет события интересные, но замалчиваемые? Буду спешить, и если увидишь в моей трепотне «лучьше» с мягким знаком, а «в верх» раздельно – не злобись, пишем как могем.

Наконец-то шеф убрался. Только я задумался о своей судьбе и о событиях последних недель, как жуткая боль пронзила мой дырявый череп, кровь брызнула на обои, но я не потерял мужества (хитрое выражение), всё понял и отдал свою руку в чужую власть, а не то, что же скажут соседи.

…

…