Ладонь, расписанная хной

Я чувствую себя раздавленной. Странное ощущение, словно я задыхаюсь, застряла в темном тесном тоннеле, не могу двинуться с места, у меня сжалось горло. Хочется кричать, но не получается издать ни звука. Да и что это изменит? Крик лишь отразится эхом от стен, а потом я снова останусь наедине с пустотой, которая лишь покажется гуще, когда эхо смолкнет.

Раздается звонок в дверь, и женщины начинают торопливо собирать свадебные подарки и деньги, чтобы отнести в одну из спален. Они переключаются так быстро, будто мы просто болтали о разных пустяках вроде погоды.

Папа, с трудом разогнувшись, идет к дверям. По дороге он гладит меня по голове. А потом вздыхает, внезапно как-то состарившись. Теперь папа выглядит на все свои шестьдесят с лишним.

— Тебе надо отдохнуть, Зоя. Ты мало спала со дня свадьбы Аиши. И не забивай себе голову, иначе она у тебя разболится.

Меня покидают последние силы, но я отказываюсь это признать.

— Да, папа, но… я хочу сначала прогуляться. — И быстро добавляю: — Совсем немного, чтобы проветриться. А потом я вернусь домой и отдохну. Обещаю.

Я стою в пустом коридоре за деревянной дверью и жду лифта. На улице едва дышит ветер, слабая тень урагана, бушевавшего здесь всего час назад. Откуда ни возьмись появляется кошка Плаки и трется мягким боком о мои ноги. Я боюсь кошек, но к этой испытываю что-то, отдаленно похожее на нежность. Наверное, из-за выводка крохотных писклявых котят, которых она однажды родила у меня под кроватью.

Это же все правда, да? Все, что сказала моя семья. Каждый день я прихожу в чистый дом, к готовому обеду, выстиранному белью и оплаченным счетам. Да, они оплачены и моими деньгами, но этим все равно занимаюсь не я. Я никогда не жила самостоятельно и не знаю, с чего начать. Нет, действительно, чего я ожидала? Что вообще пыталась доказать?

И потом, как я могу оставить папу и маму, стареющих с каждым днем, и уехать на край света? Так далеко, что не смогу добраться до них, когда буду им нужна! Как я, единственная их дочь, вместо того чтобы исполнить свой долг, выйдя замуж и поселившись рядом с ними, брошу их, обрекая на насмешки и одиночество?

Да я и не знаю никого в Нью-Йорке, у меня там нет друзей, я и на самом деле не представляю, в какую сторону там открываются двери. Что, если я открою их не туда, ударю кого-нибудь по лицу и меня за это засудят?

Ноги хлюпают по блестящим лужам, от земли исходит пар. Запоздалые пассажиры со всех ног несутся за автобусами. Они орудуют локтями, толкаются и спорят, только чтобы не остаться на остановке. Кошка идет рядом со мной. Может быть, сегодня она считает себя собакой.

Внезапно я оказываюсь рядом со знакомым многоэтажным зданием. Здесь живет Аман. Наркоша Аман с глазами под тяжелыми веками, гнусавым голосом и вечной ухмылочкой. Как я сюда попала?

Перед глазами появляются и исчезают картинки моей воображаемой квартиры. Захватывающая новая жизнь, мерцающие огни Нью-Йорка — все медленно угасает и растворяется в тумане.

Пока я тяну руку к звонку, на ум приходит смутное воспоминание о дади и ее историях, которые она рассказывала, когда грустила. Она говорила о напрасных мечтах, запертых в маленьких шкатулках и спрятанных глубоко в сердце каждого человека. Их можно доставать, протирать от пыли, но не стоит делать этого слишком часто. Если будешь слишком долго держать их в руках, они могут превратиться в яд, отравить твое сердце и всю твою жизнь.

Когда-то дади хотела стать медсестрой. В детстве она засыпала, положив под подушку истрепанную фотографию Флоренс Найтингейл,[16] и лечила уличных животных. Эту привычку, кстати, она сохранила на всю жизнь. Кошка Плаки — одна из ее пациенток. Родители выдали дади замуж, когда ей было шестнадцать, за мальчика, которого она до этого ни разу не видела, а в восемнадцать она стала матерью. Но бабушка была счастлива в браке, чего не скажешь о Шейле Бу.

А что я? Нет, у меня есть прекрасная работа, и я неплохо зарабатываю. Мне позволяют выбрать себе мужа. У бабушки не было такой свободы. Я хотя бы предприняла попытку что-то изменить. Да и родителей действительно нельзя бросать, какими бы вредными и невыносимыми они ни были. Это я не про своих, просто к слову. Индийские родители не могут быть невыносимыми. Вообще. Никогда.

Собственные ноги кажутся мне очень тяжелыми, а путь от лифта до дверей квартиры Амана — марафоном с отягощением. Я просто иду, не думая, куда и зачем. Кошка вдруг принимается шипеть.