Ладонь, расписанная хной

Живое лицо Шейлы, на котором иногда отражается по четыре эмоции сразу, моментально закрывается. Стоит кому-нибудь заговорить о ее питании, как она замолкает и отстраняется. Нет, ест она, конечно, немало, не зря же она такая… корпулентная.

Не отрывая глаз от экрана, парочка увлеченно рассматривает подарки, полученные на свадьбе Аиши. Кажется, что это было так давно! В другой эре, в другой жизни. Сейчас нет никаких семейных скандалов, и факел статуи Свободы больше не манит меня.

Подарков оказалось не так много: набор странных стеклянных салатников, блестящие часы, пара шелковых наволочек. Остальное — конверты с наличными от нашей родни.

Снова пошел ливень, заполняя все вокруг белым шумом.

Как бы они мне ответили, если бы я рассказала им про Нью-Йорк?

Все, мозг, хватит!

Ветер треплет занавески, словно раскрывая чудовищные крылья.

Когда я была маленькая, дади говорила, что секреты, которыми ты не хочешь делиться, поднимаются к твоему горлу и начинают его щекотать, пока ты не выкашляешь их наружу. Я так сильно стискиваю челюсти, что у меня начинают болеть скулы. Я вхожу в гостиную.

— Пап, я хочу поехать в Нью-Йорк. — Я выплевываю эту фразу так, будто меня стошнило, не в состоянии больше удерживать ее в себе.

Желудок совершает кульбит. Вот и все. Теперь моя судьба в руках Вселенной.

Папа отрывает взгляд от газеты, явно не ожидая меня увидеть. В его карих глазах уже видна мерцающая тень катаракты, что очень вредно для глазного хирурга.

— Хм, ты что, просто проснулась этим утром и решила, что хочешь уехать на другой край света?

— Нет.

Я знала наверняка, что папа не потеряет головы. Он никогда этого не делает, за исключением тех случаев, когда Индия проигрывает в крикет. И даже тогда его ярость не выходит за пределы добропорядочного британского английского: «Да это, черт побери, немыслимо! Что за идиоты!»

— Я думал, что ты мечтала увидеть северное сияние в Исландии, — замечает он.

— До сих пор мечтаю.

— А при чем тут Нью-Йорк?

— Минуточку! То, что ты выросла, не значит, что ты можешь уезжать, куда хочешь, не спросив у нас разрешения! — Мама тоже не склонна закатывать сцены. За исключением тех случаев, когда рядом с ней Шейла Бу. Тетушка оказывает странное влияние на людей. — Ты что, задумала что-то вместе с Пиху?

Мама смотрит на меня с прищуром, все еще держа деньги в руках.

Пиху — моя лучшая подруга, которую, несмотря на то что она старше меня, мама считает ветреной. Сейчас Пиху в Париже, работает над кандидатской по модному текстилю. Воспоминание о еще одном дорогом мне человеке, которого нет со мной рядом, стало новым ударом. Что там, в груди, может так сильно жечь?

— Ох уж эта Пиху! Она кончит тем, что останется старой девой, вон как парнями разбрасывается! Я встретила ее мать на овощном рынке, и она мне все рассказала, бедная женщина!

Мама Пиху, должно быть, разыграла целую гуджарахскую мелодраму с непременными полными слез взглядами, вздохами и жалобами на общую судьбу матерей будущих старых дев. Каждая такая встреча вызывает у моей мамы потрясение, а потом она несколько дней готовит только блюда с малым содержанием жира. Я считаю, что родителей лучших друзей и подруг вообще нельзя знакомить, ни при каких обстоятельствах.

— Нет, Пиху тут совсем ни при чем!

По-моему, со дня нашего знакомства в первом классе я занимаюсь одним и тем же: защищаю ее перед своими родителями. Они почему-то всегда считали, что именно Пиху — причина и источник моего непослушания и всех шалостей.

— Я вот ставлю вас в известность… то есть спрашиваю сейчас. У меня появился шанс переехать в Нью-Йорк.

Все трое совершенно сбиты с толку. Шейла Бу замирает без движения, мама выпрямляется, насторожившись. Она готова сорваться с места и бежать, только пока не знает к кому: ко мне или к тетушке Бу. Она хлопает по пульту, обрывая повествование о женщине-змее, бросает свои занятия и просто смотрит. Причем не на меня, а на тетушку Бу, которая тоже смотрит на нее. Опять многозначительный обмен взглядами, только еще более настороженный.

— Что?

С улицы доносится шум все-таки наступившего апокалипсиса из фильма про женщину-змею, где-то одновременно звонят в две разные двери. Один звонок разносится гонгом, другой — пронзительной трелью.

Внезапно тетушка Шейла светлеет лицом и выдает:

— О, я поняла! Ты хочешь выйти замуж за юношу из Нью-Йорка! Так что же ты сразу не сказала?! Дай мне полгода, и я найду тебе такого же, как принц Хари.

— Принца зовут Гарри, и он британец, а не американец, — поправляет ее папа своим «я-тут-хирург-ничего-не-бойтесь».

— Как? Гейри? Ой, британец, американец — какая разница? Они все говорят по-английски, ведь так? Ты же о том брате, у которого больше волос, да? Который женился на этой хорошенькой Маган?

— Меган. — На этот раз папа даже не отрывается от газеты.

— Ну да, Гейри и Маган, я знаю. И не надо тут умничать, Паван! Ты не забыл, что это я учила тебя писать эссе на английском для твоих экзаменов? — И Шейла Бу щиплет папу за щеку, как будто он пятилетка, а не уважаемый врач с двумя докторскими степенями.

Мама тут же кивает: