Ладонь, расписанная хной

— Да. У нее будет много обязанностей. Перед мужем, перед его семьей, потом перед детьми… Нам нужна уверенность в том, что семья для тебя будет важнее работы. — И мать жениха впервые смотрит мне прямо в глаза, изображая подобие улыбки. Или ее лицо свело судорогой? Может, у нее колики? Кто ее знает!

— Конечно. Мы понимаем, — отвечает моя мать, профессор колледжа.

— Она оставит работу, если так захочет ваша семья, — добавляет тетушка Бу, однако в голосе ее слышится сомнение.

Выходит, образование и карьера ценятся, только когда не идут вразрез с традициями?

Папа открывает рот, словно для того, чтобы возмутиться таким обесцениванием моего усердного труда, их усердного труда тоже. Сколько вечеров мы корпели над освоением алгебры и геометрии! А эти бесконечные проекты МБА, пробуждения в четыре утра, чтобы проверить, хорошо ли я подготовилась, поездки на экзамены и собеседования! Но Шейла Бу рыком заставляет его замолчать.

Все правильно. Мы должны быть едины во мнениях: семья девушки не может позволить себе открытой конфронтации на глазах у семьи жениха. Перед моим мысленным взором вдруг снова возникают виды Нью-Йорка с его высокими зданиями и мерцающими огнями. Грудь сжимает стальным обручем.

Идея с плохим фильмом больше не помогает. В замешательстве я больше не поднимаю взгляда, стараясь не смотреть на огромные «найки», и изо всех сил гоню злость. Мне хочется освободиться от давящего обруча, но он не поддается и мешает мне дышать.

Вдруг из-под подола сари матери жениха показываются ее ноги с тонкими шишковатыми пальцами, зажатыми в грубых коричневых сандалиях. Ногти на пальцах оказываются подрезанными так коротко, что вокруг видна красная кожа. Не знаю почему, но это зрелище пугает меня сильнее всех их слов.

— Может, Пунит и Зоя хотят отойти и поговорить, в стороне от нас, стариков? — произносит тетушка Шейла, выдавливая смешок.

— Нет, это сейчас ни к чему, — объявляет его мать с такой решимостью, что становится понятно: ей хватило того, что она увидела.

Ее мальчик приподнимается на диване, потом опускается на него снова. Все это время он помалкивал, не отрывая взгляда от своих кроссовок.

Мама с тетушкой Бу обмениваются удивленными взглядами. Разве могут они уйти без обязательного разговора юноши с девушкой? Я вспоминаю школьные дни и уроки физкультуры, когда все ученики были разобраны на команды. Все, кроме меня. Волейбол, хоккей, бадминтон — везде нужны атлеты, а не толстухи, едва умеющие бегать. От волейбола меня тошнило, от хоккея болели колени, но я все равно не хотела оставаться той, которая никому не нужна.

— Дома мы обсудим все со старейшинами семьи, попросим семейного астролога составить гороскоп на совместимость и, если все будет в порядке, встретимся с вами снова, — объясняет злодейская тетушка.

Мамино выражение лица говорит громче слов. Как бы нас ни возмущало их внезапное отбытие, нам не остается ничего другого, как принять его. Мы — семья девушки, и этим все сказано. Нам придется уважать требования семьи жениха, даже дурацкие.

После прощальных слов мама и тетушка Бу падают на диван со смешанным чувством смущения и облегчения. Папа выключает кондиционер, и пульт издает громкий писк.

— Ну что, все прошло неплохо, — кивает самой себе Шейла Бу.

— Но, Шейла-диди, они же даже не… — тихо говорит мама.

— Не волнуйся, Гита. У всех свои традиции.

— Но сколько раз мы должны показывать свою девочку? Не могут же они приходить снова и снова и просить ее показать!

— Наверное, у них в семье так принято. Твой Балли трижды встречался со мной, перед тем как согласиться. Да и Зоя сможет получше его рассмотреть, прежде чем принимать решение. Это же хорошо, да? — Шейла вдруг хватается за грудь, словно задохнувшись.

— Что такое, Шейла-диди? — с беспокойством спрашивает папа.

— Ничего страшного, просто устала. Не волнуйся. Ну что, скоро будем планировать Зоину свадьбу! — Тетушка уже убедила себя в успехе мероприятия.

Я больше не могу находиться в этой комнате, слушать эти разговоры. Не успев понять, что делаю, я оказываюсь в своей комнате, держа в руке тарелку с самосами, которые совершенно не вызывают у меня аппетита. Такое со мной впервые! Мой организм не выдержал усталости, подавленности и сдерживаемого гнева.

Ливень за окном превратился в парящую морось, а небо приобрело зловеще-чернильный оттенок серого. На узенькой улочке сражаются за пространство блестящие зонтики и машины. Сезонный роман Бомбея и муссона только начался, истосковавшиеся по дождю сердца еще не хотят признавать неизбежную реальность впереди: их ждут грязь, комары и вечно запруженные улицы.

В распахнутые французские окна врывается голос, капризный и отчетливо различимый. Галогеновые фонари бросают странные желтые блики на огромные белые «найки».

— Мам, я и так не хотел сюда ехать, а ты мне тут показываешь девицу с такой темной кожей! Да еще такую толстую! К тому же она ест животных!

Мать юноши мягко его успокаивает, жесткая матрона исчезает, и вместо нее появляется трепетно воркующая женщина: