Может, мне надо распустить хвост и рассказать им про Нью-Йорк. Прямо здесь и сейчас. Вот это будет поворот! Интересно, как быстро от нас сбегут Шармы после такого объявления?
Старшие мужчины семейства Шарма, дополнительный комплект волосатых героев в картине, развалились на коричневом двухместном диванчике. Дядюшка, кажется, известный врач, онколог, Шейла Бу говорила об этом перед выходом из моей комнаты. Держу пари, она уже успела прикинуть его доход. Мужчины семейства Шарма кивают мне и отстраненно улыбаются. Дядюшка бросает взгляд мне за спину и покачивается, будто оглушенный. А, это он увидел тетушку Бу в ее платье.
Две гостьи, злодейка и ее сообщница, оккупировали большой кожаный диван напротив того, на котором сидят мужчины. Вот они без стеснения рассматривают, от кудрей на макушке, пытающихся освободиться от заколки, до ненакрашенных ногтей на пальцах, торчащих из открытых серебристых босоножек. Когда их взгляды останавливаются на моей талии, они обмениваются взглядами, полными неприкрытого ужаса.
Я чувствую себя голой, как в десять лет, когда мои кузены, Юви и Таня, распахнули дверь душевой, увидели мой выпирающий живот и стали показывать на него и смеяться. Мне кажется, что с меня содрали кожу и теперь показывают мои окровавленные внутренности на потеху публики. Всего несколько минут назад я думала, что мне так плохо, что хуже быть не может. Надо же, я думала, что издевательства — исключительно семейный вид развлечений и что жестокость незнакомцев оставит меня равнодушной. Как же я ошибалась!
Даже не знаю, чего мне сейчас хочется больше: разрыдаться, спрятать свое тело под огромным покрывалом или затолкать все шесть
Я ставлю поднос на кофейный столик красного дерева со всей грацией, которую позволяет узкий наряд. Мама жестом приглашает меня на бежевое кресло, стоящее прямо перед носом у женщин Шарма, и мне удается усадить свою туго затянутую тушку на его край, чтобы не съехать к его спинке бесформенной кучей.
—
Не забыть бы сказать киношникам, что звук необходимо обработать.
Герой одет в белую футболку без рукавов, украшенную огромными зигзагообразными полосками, и она настолько ему велика, что не скрывает тощей волосатой груди. Просто руки чешутся взяться за бритву.
Оценка противности героя: десять из десяти.
— Ну, это… привет, — подает он реплику, но так тонко, что получается похоже на всхлип.
У героя просто не может быть писклявого голоса! Вы представляете себе терминатора, который выдает «Я верну-у-усь» на манер петуха?
— Что, простите? — переспрашиваю я.
Да ладно вам, у нас кондиционер работает громче!
— Мальчик говорит «привет», — поясняет сообщница злодейки.
— Ах, наш Пунит такой мягкий, голоса никогда не повысит, — говорит его отец, лицо которого тоже сияет отцовской гордостью.
Наверное, всем родителям их дети кажутся суперзвездами. Да кому нужны эти Ритики Рошаны и Брэды Питы, с ними каши не сваришь! В этой комнате сегодня звезды другого порядка.
— О да, привет. — Я не поднимаю на них глаз, но не из скромности или уважения, а просто потому, что очень нервничаю.
— Какое счастье, что сегодня пошел дождь, — решает поддержать беседу Шейла Бу. — Это хороший знак, особенно для наших семей, вы не находите?
— Да, люди становятся приятнее, когда жара спадает, — отвечает тетушка Пунита, сообщница злодейки.
Пока они обмениваются шутливыми репликами, главный герой отваживается бросить на меня взгляд и тут же принимается изучать свои кроссовки. Его вываренные джинсы, бывшие в моде пару веков назад, заканчиваются огромными ослепительно-белыми «найками», носками которых он сейчас нервно постукивает. Полосатая футболка и вареные джинсы? Что, наряд ему мама выбирала? Ну хоть что-то нас с ним объединяет.
— На улице так много машин, такие пробки! Мы так долго добирались до… этого места, — слащавый голос заканчивает фразу неодобрительной нотой. Главная злодейка, мать, наконец-то открыла рот!
Барабанная дробь! До этого времени она смотрела на меня не моргая, не улыбаясь и вообще даже отдаленно не напоминая человека. Интересно, все будущие свекрови ведут себя таким образом? По моей спине снова бегут ручейки пота.
Мать героя поправляет свое жесткое накрахмаленное сари, блекло-желтое, такое же безликое, как ее сын.