Ладожский ярл

Поев, встал и, уже уходя, еще раз поклонился хозяину, тот — коренастый, до самых глаз бородищей косматой заросший — махнул рукой — иди, после пообщаемся, в другой раз как-нибудь. Выйдя на двор, Вятша простился с девчонками и, спустившись по кривой улочке к Подолу, зашагал вперед, огибая заросший бузиной и орешником холм. Поспешал — темнело уже, и серебристый месяц покачивался над вербами, а на небе медленно зажигались звезды. Где-то невдалеке лаяли псы. Совсем рядом, на склоне холма, за плетнем мычали коровы и недовольно гоготали гуси.

Мечислав-людин встретил посланника неприветливо, впрочем, он и всегда был хмурым. Даже не накормил толком — кинул зачерствевшую лепешку да плеснул в деревянную кружку студеной водицы. Что ж, спасибо и на том.

Буркнул:

— В овине поспишь. На сене.

А изрядно, видать, у него сенца заготовлено! Хотя чему удивляться, коли по осени от Любомиры аж два воза вывез. Ну, на сене так на сене.

— Завтрева встанем рано, — предупредил Мечислав, несколько неуклюжий, грузный, он чем-то напоминал вставшего на дыбы медведя. — Что за важный гость-то?

— Да не видал я, дядько Мечиславе, — отмахнулся Вятша. — Не знаю. Любомира меня и в избу-то не пускала, да и девок тоже. Самолично из погреба квас таскала.

— Самолично, говоришь? — переспросил Мечислав. — Ну, значит, гость и в самом деле важный. Ин, ладно — завтра увидим. Ну, иди спи — чего расселся? Овин где — у служек спросишь.

Вятша усмехнулся — и чего это Мечислав его так настойчиво выпроваживает? Вроде и не поздно еще. Видно, дела какие-то у него тайные. Ну, да леший с ним и с делами его. Сейчас выспаться-то — в самый раз — притомился за день. Выпросив у прижимистого корчемщика старый нагольный полушубок — чай, не лето, в овине-то спать! — парень вышел во двор, едва не столкнувшись в дверях с тощим чернявым мужиком, круглолицым, жукоглазым, хитрым. Тот задержался на пороге, и Вятша вдруг отчетливо вспомнил его — Истома! Истома Мозгляк. Тот, что сторожил их с Порубором у старой ведьмы. Истома, видно, тоже узнал парня, ощерился:

— Что, сбежал от ведуньи?

— Сбежал. — Вятша оттер его плечом. — Дай пройти.

Не очень-то хотелось ему предаваться воспоминаниям с этой чернявой собакой. Едва ведь не сгинули из-за него у колдуньи.

Истома посторонился, прошептал в спину:

— Иди, иди, паря…

Проводив Вятшу глазами, вошел в корчму, бросился к Мечиславу:

— Это кто там у тебя по двору ходит?

— Да Вятша. Парень с дальней усадьбы. — Корчмарь пожал плечами. — Что ли, знакомец?

— Знакомец, — злобно пробурчал Истома. — Таким бы знакомцам да ножик под сердце!

Мечислав засмеялся:

— Тебе дай волю, так весь Киев обезлюдеет. Чего лыбишься-то?

— Да так… — Мозгляк хитро прищурился. — Говорят, намедни видали на пристанях кой-кого.

Корчмарь вопросительно посмотрел на него.

— Из тех, с кем ты о-оченно посчитаться желал, — пояснил Истома.

— Не томи! — сверкнул глазами Мечислав. — Никак, Зевоту видали?

— Его, — кивнул круглой головой гость. — С артельными пришел ладьи конопатить.

— Ладьи, говоришь… — Хозяин корчмы зло скривил губы. — Ну, ну… А кто видал-то?

— Да есть тут людишки, — уклончиво ответил Мозгляк. Не всех же соглядатаев выдать Мечиславу, у него и своих хватает, в отличие от Истомы, который после бегства неведомо куда своего властного покровителя — князя Дирмунда — заметно сдал, иссох и словно бы стал ниже ростом, поседел даже. Поседеешь тут, с такими делами. Мечислав-людин, ранее, в бытность Дирмунда-князя у власти, заискивавший перед Истомой, сейчас чувствовал себя полным хозяином ситуации. Ничуточки не смущаясь, заставлял Мозгляка отрабатывать ночлег и корм — а тот уже был далеко не мальчик и ночные промыслы в составе бригады разбойничков-лиходеев вовсе его не радовали. Справились бы и без его пригляда лиходеи, так нет… Истома тоскливо взглянул на дрожащее в очаге пламя: эх, возвернулся бы князь…

— Не вздыхай, не вздыхай, человече, — угрюмо усмехнулся корчмарь. — Готовься лучше. Сеночь с Упырем на пристань пойдете, артельных потреплете — чую, зажирели они. Заодно и Зевоту там посмотрите. Сами не вздумайте трогать — сюда приволоките, а уж я… — Мечислав зло ощерился. — Эх, Яриле, Яриле… Чудный бы тать из тебя вышел, кабы… Ну, инда что говорить? Готовь кистень, ужо посейчас и соберутся ватажнички.

Вятша проснулся от шума: во дворе скрипели тележные колеса, мычали волы, громко ругались какие-то люди. То и дело хлопала дверь корчмы, в призрачном предутреннем свете маячили тусклые тени.

— Ну, что, гляжу, поймали ворога! — донесся довольный голос хозяина корчмы. Ему ответил кто-то знакомый. Вятша осторожно высунулся наружу. Стоя под навесом, Мечислав-людин освещал факелом двор — крытые рогожей возы, волы, кони. Несколько человек во главе с Истомой полукругом встали перед навесом, двое из них держали за руки какого-то взъерошенного парня.

— Поди, не чаял меня увидеть, Яриле? — поднеся факел к самому лицу парня, так, что у того едва не вспыхнули волосы, язвительно осведомился Мечислав и засмеялся. Хохот его враз подхватили остальные, посыпались скабрезные шутки и комментарии: