Это, конечно, не случайно, ведь основатели семинарии сочувствовали идеям гельветизма и были членами Гельветического общества. В его «Записках» за 1766 год М. фон Планта подробно описал «республиканское» устройство своей школы: «Время от времени все наши ученики составляли Законодательное собрание для выборов правительства. Те, кто желал примерить эти роли, произносили подобающую речь, разбирая по преимуществу обязанности должностных лиц и их подчиненных, добродетели и ошибки молодости и другие полезные истины. После этих речей, которые необходимо было подготовить на всех четырех языках, употреблявшихся в преподавании в нашей школе, ученики сами назначали своего председателя по большинству голосов. <…> Должности были следующие: консул, претор, плебейский эдил, плебейский трибун, квестор, переписчик (или канцлер), затем три сенатора (или заседатели)»[62].
Каждую субботу в Гальденштейне несколько часов были посвящены упражениям в правосудии. Любой ученик, обиженный товарищем, мог подать жалобу претору, а ее дальнейший ход соблюдал все детали республиканского процесса: приговор выносился консулом и подтверждался голосованием части избранных для этого учеников-заседателей, в протокол же его заносил канцлер, после чего он приобретал законную силу.
Что касается собственно предметного преподавания, то оно отвечало всем современным требованиям века: сюда входили языки (кроме латыни там были французский, немецкий и итальянский), история, география, логика, естественное право, прикладная математика и статистика, рисование, музыка, танцы. Большое внимание уделялось естественным наукам: ученики собирали коллекции растений, минералов, насекомых и т. д. Значительное время занимали физические упражнения, в том числе ремесленная работа, например столярное дело.
После возвращения из Гальденштейна домой Лагарп продолжил образование в Женевской академии[63]. Здесь проявился его интерес к философии, и в особенности к точным наукам, которые он изучал под руководством известного математика Луи Бертрана (ученика и друга Эйлера) и выдающегося естествоиспытателя Ораса Бенедикта де Соссюра. «Математика – единственная наука, достойная человека» – так Лагарпу казалось в это время, по собственному выражению из мемуаров.
Что же касается философии и общественных наук, то сама жизнь предоставляла Лагарпу прекрасный материал для изучения. В период его обучения в академии город Кальвина находился в центре политических споров, связанных с именем Руссо[64]. Философ, овеянный европейской славой, но претерпевший за свои произведения многочисленные гонения от местных духовных властей и находившегося под их влиянием городского правительства, в 1763 году вынужден был отречься от гражданства Женевы. В начале 1770-х годов выходцы из городских средних слоев и низов, так называемая партия «представителей» (поскольку они постоянно отстаивали право граждан делать «представления», видя в том залог «суверенитета народа»), видели в Руссо мученика, символ злоупотреблений олигархического режима и выдвигали требования реформы политической системы. Несомненно, что эта атмосфера повлияла на Лагарпа: в Женеве он усердно изучал книги о природе власти и типах государственного правления, переходя от трудов Руссо к Томасу Гоббсу и Джону Локку.
Впрочем, тяга к изучению государства и права у Лагарпа возникла не только сама по себе, но и потому, что его отец высказался против его занятий чистой наукой, которая не дает гарантий будущего благополучия. В 1772 году вернувшись из Женевы в Ролль, Лагарп должен был сделать выбор относительно будущей карьеры. Как представителю дворянского сословия ему была открыта или военная стезя, или юридическая, то есть служба в суде.