Лагарп. Швейцарец, воспитавший царя

Окончательному выбору способствовал человек, с которым Лагарп впоследствии будет много лет подряд поддерживать самую теплую и искреннюю переписку – Жан Марк Луи Фавр (1733–1793). Выходец из семьи французских гугенотов, переселившихся в Швейцарию (к которой в Женеве принадлежали многие политические деятели и ученые), доктор права, он исполнял должность юридического советника в Ролле, где подружился с отцом Лагарпа. Для юного же Фредерика-Сезара он выступал в роли не только наставника, но и старшего товарища, всячески воодушевляя его на продолжение образования. Фавр сам учился некогда в Тюбингенском университете в Южной Германии и порекомендовал Лагарпу отправиться туда же. При этом Фавр отворил перед юношей сокровища своей огромной личной библиотеки – несколько тысяч томов, которые до сих пор хранятся в Ролле – и давал ценные советы по чтению книг (продолжая присылать их и после, во время университетской учебы Лагарпа, и в первые годы его пребывания в Петербурге). Пока Лагарп жил в Ролле, по крайней мере трижды в неделю он прогуливался вместе с Фавром по тихим окрестным аллеям в беседах о философии, праве и литературе. «Я был резким и пылким, как любой молодой человек. Г-н Фавр давал мне высказаться, спокойно меня выслушивал и вместо того, чтобы обрушить на меня всю тяжесть своей учености, поразить мое юношеское самолюбие прямыми доводами, ограничивался тем, что облекал их в столь приятную и мягкую форму простых рассуждений, а потом переходил к другим предметам, вполне убежденный, что его слова не будут потеряны. Этому замечательному человеку я обязан большей частью того, чем я стал впоследствии, и мой долг – это признать»[65].

Так, говоря словами Лагарпа, «скорее по увлечению, нежели по убеждению», он выбрал для себя юридическую карьеру. Протестантский университет в Тюбингене, процветавший в начале 1770-х годов под просвещенным покровительством герцога Вюртембергского Карла Евгения (родного дяди будущей российской императрицы Марии Федоровны), предоставлял все возможности для основательного изучения юридических наук и благодаря этому притягивал к себе дворянскую элиту не только из Германии, но и из Швейцарии и других соседних областей (здесь даже училось несколько студентов из Российской империи). Во время учебы в Тюбингене Лагарп соединял профессиональную подготовку и собственные научные интересы. Помимо слушания общих лекций он самостоятельно изучал фундаментальные трактаты по естественному праву, написанные немецким философом Самуэлем фон Пуфендорфом и женевским юристом Жаном Жаком Бурламаки, выказывая при этом, насколько последовательно усвоил начала философского рационализма.

«Если право в общем основано на философии, – писал Лагарп Фавру из Тюбингена в августе 1772 года, – то мне также кажется, что многие части сей последней науки еще слишком слабы, гипотезы и системы очередной новой философии не лежат на твердом основании; тогда как могут эти части, вызывающие сомнения и не имеющие четких границ для применения, служить опорой чего бы то ни было? И сколь несовершенной была бы опора, составленная из более чем сотни различных мнений, которых, быть может, никто не разделяет? Поэтому лишь философские истины, извлеченные из опыта, кажутся мне способными носить имя Философии Права; отсюда я вывел необходимость морали и, следовательно, необходимость изучения естественного права».

Не менее прилежно Лагарп изучал здесь и книги по истории: так, он увлекся знаменитым трудом «Причины величия и падения Римской империи» Шарля Луи де Монтескьё. Находил он время и для того, чтобы «развлечься латинской литературой» или обратиться к своим любимым точным наукам, изучая трактат по алгебре Эйлера (опубликованный в Петербурге) и исследования женевского ученого де Люка о состоянии атмосферы.

Увлечение историей привело Лагарпа к непосредственному знакомству с идеями гельветизма. В конце 1773 года он прочитал «Историю конфедератов», изданную Винцентом Бернгардом Чарнером, одним из первых членов Гельветического общества, и был ею чрезвычайно доволен: «Автор – добродетельный гражданин, философ и, насколько я могу судить, замечательный патриот. Полнейшего одобрение у читателя заслуживает как план, предложенный автором, так и его самая последовательная беспристрастность и точнейший отбор существенных фактов». Это чтение тут же вызывает у него желание, чтобы какой-нибудь «просвещенный гражданин» начал бы работу над описанием «гельветической конституции», понимая под этим законы, обычаи, политические отношения различных народов, составляющих Конфедерацию, основываясь на «опыте, природе и действительном состоянии вещей»[66].