Лагарп. Швейцарец, воспитавший царя

А накануне отъезда состоялось знаменательное объяснение Лагарпа с великим князем Павлом Петровичем. Наследник не жаловал швейцарца в последние годы, считая того «якобинцем», и практически не общался с ним, но тем не менее по настоятельным просьбам Лагарпа предоставил ему аудиенцию в Гатчине, во время праздника по случаю дня рождения Константина (27 апреля 1795 года). Лагарп говорил с Павлом как человек, уже знающий о планах лишить его наследования трона, но не имеющий права обнаружить это свое знание (он просил Павла «верить его словам и мнениям, но не спрашивать у него большего»). Во время разговора Лагарп стремился доказать, что сыновья Павла любят его, «испытывают такие чувства, о каких любящий отец только мечтать может», но что сам наследник неправильно обходится с сыновьями, и отсюда «могут произойти самые прискорбные следствия, тогда как, сближаясь со своими сыновьями телом и душой, мог бы он заключить союз нерушимый и непобедимый». Павел был глубоко тронут поступком и словами Лагарпа, обнял его и в знак расположения пригласил встать на балу в первую пару с его супругой, великой княгиней Марией Федоровной (и даже одолжил ему для этого свои перчатки, которые Лагарп потом бережно хранил всю жизнь!)[194].

Наконец, и прощание Лагарпа с Екатериной было довольно теплым, хотя, как кажется, не столь искренним. «Екатерина II простилась со мною, едва не растрогавшись. Она была не права передо мною и вспомнила об этом в ту минуту. Я вполне уверен, что сохранил за собою ее уважение»[195].

Итак, Лагарп, можно сказать, сам проложил себе путь к положению «наставника» великих князей Александра и Константина и в течение 11 лет тратил огромные усилия по их обучению в русле педагогики эпохи Просвещения. При этом последние годы ознаменовались сознательным противостоянием Лагарпа тому духу, что царил при дворе в конце екатерининского царствования. С большим напряжением он смог избежать открытого конфликта и высылки из России, которая ему постоянно грозила в 1791–1794 годах. Тем не менее его отъезд все же носил явные черты преднамеренного удаления наставника от взрослеющего Александра. Учебный курс так и остался незаконченным, и это, в свою очередь, негативно сказалось потом на будущем императоре. Тем не менее Лагарп не расценивал свою деятельность как неудачу – собственно, учить Александра и влиять на него он пытался дальше в течение всей своей жизни.

Глава 4 От изгнанника до главы государства (1795–1800)

Лагарпу было сорок лет, когда он собирался покинуть Россию, и в письмах этого времени он уже готовился подводить итоги своей жизни. Достойно ли он воспользовался уникальной возможностью, которую предоставила ему судьба? «Родившись швейцарцем и став республиканцем с той поры, как начал мыслить, я не мог не писать и не действовать так, как я это делал (хотя, возможно, не без ошибок). И если бы бессмертные мужи, давшие первоначальную клятву на берегах Люцернского озера, могли меня судить, смею думать, что они заключили бы меня в свои объятия, а не сочли виновным».

Теперь же все мысли Лагарпа устремляются на родные берега Женевского озера. «По окончании нынешней работы первой потребностью моей будет отдых, первым желанием моим будет обнять родителей и друзей, снова увидеть мою родину и насладиться независимостью; но кто мне скажет, не разбудит ли меня Труба?»[196]

Последняя фраза письма получилась многозначной. Лагарп, конечно, еще не подозревал о роли, которую вскоре сыграет в истории Швейцарии, то есть о том, что «труба призовет его» к политической жизни. Нет, смысл его фразы был более буквальным – речь шла о сигнале горна бернской полиции, которая, как он боялся, может арестовать его в родном доме.

Садовник или беспокойный политик?

И все-таки Лагарп захотел поселиться как можно ближе к земле Во и выбрал для этого женевские владения. Дело в том, что в 1792 году в Женеве под влиянием Франции произошла революция, а потому, покупая землю, принадлежащую этой городской республике, Лагарп не боялся преследований за свои взгляды и одновременно оказывался в непосредственной близости от родного Ролля. Поисками женевского поместья Лагарп занимался с 1793 года (тогда же ему предложили купить землю в Крыму, от чего он в результате отказался). Причем делал он это анонимно, через своего друга Моно, боясь, что от упоминания собственного его имени как покупателя цена может вырасти. Бывший царский наставник хотел жить на берегу Женевского озера или Роны, как «философ-земледелец». «Мне нужен цветник и фруктовый сад с родником», – писал он другу[197].