Лагарп. Швейцарец, воспитавший царя

Весна в том году наступила поздно, но Лагарп поэтично описывал, как «вся сельская местность в цветник обратилась. Тысячи яблоневых, грушевых, абрикосовых, вишневых, персиковых, миндалевых деревьев и самых разных кустов покрылись цветами; воздух благоухает днем и ночью, птицы, свившие гнезда в наших садах, поют неумолчно». Он и сам наслаждался картинами, отсылающими читателя к «буколическим» описаниями Швейцарии в эпоху Просвещения, и мечтал, чтоб и его ученик проникся их прелестью. «Отчего не имею я волшебной силы перенести Вас на несколько дней из Ваших позолоченных дворцов в простое мое жилище и, внезапно подняв занавес, показать Вам дивные наши пейзажи! Ничего не увидели бы Вы иного, кроме природы, но зато явилась бы она Вам во всем своем великолепии. Хоть и нет у нас Ваших поваров, поднесли бы мы Вам доверчиво все, что имеем, а Вы бы наше угощение приняли, ибо предложено оно было бы от чистого сердца, а Вам все, что из этого источника исходит, по нраву»[201].

Александр же в первые месяцы после отъезда Лагарпа испытывал явную потребность в общении с ним. Уже в первом своем письме, отправленном учителю в конце октября 1795 года, Александр рассказывал, что маршрут его прогулки по городу теперь обязательно пролегает через Английскую набережную: «Прогулка эта более всего чувств во мне пробуждает». Узнав о покупке Жанто, Александр восклицает: «Променял бы охотно звание мое на ферму подле Вашей, любезный друг, или по крайней мере где-нибудь поблизости».

И это не было пустой формой речи – именно тогда Александр, уже прекрасно зная о планах бабушки немедленно возвести его на трон, хотел отказаться от власти, которая ничем его не привлекала: «Чем более смотрю вокруг себя, тем более несносным это поприще мне видится». В письме от 21 февраля 1796 года (посланном с надежной оказией) Александр давал волю чувствам и с болью критиковал окружение Екатерины II и итоги ее правления: «Непостижимо, что кругом творится: все воруют, порядочного человека не сыскать, это ужасно»[202]. Именно это обуславливало у юноши понятное желание – бежать, удалиться в страну «альпийского мифа», где можно жить среди простых людей, любящих природу, в соответствии с тем идеалом, который в частности рисовали перед ним письма Лагарпа из Жанто.

Однако столь тщательно культивируемое Лагарпом превращение в «фермера», где было все, что только требовалось для спокойной и счастливой жизни, длилось очень недолго. Всего лишь через год с небольшим, в конце октября 1796 года, бывший наставник Александра оказался в Париже.

Во французскую столицу швейцарца привели семейные дела: он решил отстаивать интересы наследников своего кузена Амедея Лагарпа. После того как в 1791 году по «банкетному делу» бернские власти заочно приговорили того к смерти, его имения – наследственный домен Лагарпов – были конфискованы и распроданы[203]. Тем временем во французской революционной армии Амедей достиг чина дивизионного генерала, добился большой популярности в войсках, снискав дружбу еще одного амбициозного генерала, Наполеона Бонапарта, но 8 мая 1796 года погиб во время кампании в Северной Италии.

После смерти кузена Лагарп поддержал попытки семьи Амедея вступить в права владения наследственным имуществом. Для этого Лагарп сразу обратился за помощью к Бонапарту, который как командующий Итальянской армией, действительно высоко оценивавший боевые качества своего друга, принял к себе сына Амедея в качестве адъютанта, а 10 июня 1796 года обратился к Директории[204] и послу Франции в Швейцарии Франсуа Бартелеми с требованием добиться от бернского правительства реституции конфискованных ранее имений[205].

Видя, что бернцы в ответ на это прибегли к уверткам и осенью 1796 года послали Рудольфа фон Вейса, бальи Мудона, для оправдания своих действий, Лагарп решил им противодействовать и сам направился в Париж, куда прибыл 26 октября. Там его со вниманием и сочувствием приняли члены Директории Шарль Делакруа и Поль Баррас, причем последний был приятелем Амедея. Сеть знакомств покойного кузена открыла Лагарпу больше дверей в Париже, чем могла бы закрыть его репутация, обусловленная долгим пребыванием в России. Ведь прямая связь Лагарпа с Екатериной II была известна и не шла ему на пользу в правительственных кругах, как о том, например, свидетельствует высказывание члена Директории Жана-Франсуа Рёбелля, адресованное в мае 1797 года Делакруа: «Послание, направленное этим братом [Лагарпом, кузеном Амедея. – А. А.] в землю Во в интересах российской императрицы, может при желании выставить намерения этого человека в весьма подозрительном свете»[206].