Лагарп. Швейцарец, воспитавший царя

Великий князь Александр Павлович не давал о себе знать около года, с той самой тревожной для него поры, когда он так боялся, что будет вынужден занять трон после бабушки. Но все тревоги разрешились для Александра самым неожиданным образом: Екатерина II скончалась 6 ноября 1796 года, не успев обнародовать подготовленный манифест о новом наследнике престола.

Впрочем, Александр все-таки стал им немедленно после этого – но уже при начавшем царствовать отце, императоре Павле I. Девятнадцатилетней великий князь сразу получил массу новых обязанностей (он был назначен командиром лейб-гвардии Семеновского полка, Петербургским военным губернатором, председателем Комиссии по поставкам в столицу продовольствия и др.). Они были не только сами по себе тяжелыми, но еще и постоянно вынуждали юношу представлять отчет императору, перенося все резкие перепады его настроения. Так надежды первых месяцев на благоприятные перемены быстро сменились в ближайшем кругу Александра резким осуждением политики отца. В этом контексте и было написано новое письмо Александра к Лагарпу, в котором ученик сообщал учителю о своем намерении сделать в России «наилучшую из революций».

Поразительно, что Александр обращался к своему наставнику за советом относительно проведения революции именно тогда, когда Лагарп сам готовил революцию в Швейцарии. В письме звучала неприкрытая критика Александром российского самодержавия, причем как наследства своей бабки, так и действий отца: «Абсолютная власть все решает сама и действует вкривь и вкось. Не могу Вам исчислить все безумства, что здесь творятся. Прибавьте к этому суровость без справедливости, великую пристрастность и полнейшую неопытность во всех делах. Все назначения не по достоинству совершаются, а лишь в зависимости от высочайшего расположения. Несчастное отечество мое пришло в состояние неописуемое: земледелец утеснен, торговля затруднена, свобода и личное благосостояние уничтожены; вот картина нынешней России».

Свою же задачу наследник полагает в следующем: «Попытаться сделать мою страну свободной и тем самым наперед помешать ей становиться игрушкой в руках безумцев». Средством к этому Александр видит конституцию, вводимую им после вступления на престол, и переход власти к представительному правлению, после чего он готов, наконец, отречься от трона и «удалиться в какой-нибудь тихий уголок».

Чтобы постепенно «подготовить нацию» к этому, Александр уже сейчас просил у Лагарпа совета и плана, отправляя к нему с данным письмом своего близкого друга Николая Николаевича Новосильцева. Однако тот не смог увидеться с Лагарпом в Париже, хотя последний, едва получив письмо (которое пришло к нему из Лондона, через торговую контору родственников жены), тут же раздобыл для Новосильцева у одного из членов Директории паспорт «с разрешением ему в Париж прибыть инкогнито»[219]. Помешало скорое начало боевых действий в рамках войны Второй коалиции. Да и сам Лагарп через пару месяцев окунулся в водорот событий Гельветической революции, сделавших невозможной дальнейшую отправку им писем к Александру в Россию.

Гельветическая революция

Кто бы мог подумать, что царский наставник, которого при Петербургском дворе преследовали как «якобинца», на своей родине объявили persona non grata, а в Париже подозревали в тайном шпионаже в пользу России, спустя короткое время будет не просто востребован на политической сцене, но встанет во главе революционного швейцарского правительства?

В национальном историописании Швейцарии сложилась многолетняя традиция, дававшая негативную оценку участию Лагарпа в этих событиях. Утверждалось, что он ответственен за ввод в страну французских войск в январе 1798 года, «навязавших революцию», которую желало лишь явное меньшинство населения. Причем французское вторжение, начавшись с земли Во, впоследствие переросло в полномасштабную «оккупацию» всей Швейцарии, которая длилась несколько лет, сделав страну ареной боевых действий в ходе войны Второй коалиции. Это, в свою очередь, принесло населению неисчислимые бедствия, гибель людей, разорения и грабежи. Тем самым Лагарп выступал в роли навязанной французами «марионетки», он «предал интересы собственной страны» ради удовлетворения личных амбиций и реализации несбыточных политических проектов. Отголоски такой концепции присутствовали в большинстве общих трудов по истории Швейцарии, иногда превращаясь в прямые и категорические обвинения против бывшего царского наставника. Потребовался переход исторической науки на новые рубежи в начале XXI века, чтобы переосмыслить эти утверждения историографически и в строгом научном дискурсе[220].