Лагерь обреченных

Сладостен миг для стрелка, когда он объясняет любимой женщине, как надо держать пистолет и куда целиться! Само действие, если посмотреть со стороны, больше напоминает эротический танец, чем стрельбу по мишени: стрелок обнимает женщину сзади, поддерживает ее руку с оружием, целится из-за ее плеча и шепчет:

– Задержи дыхание. Тяни спусковую скобу на себя. Марина, курок на себя тяни! Да не поворачивайся ты в мою сторону! Смотри на банку, совмести мушку с целиком, тяни…

Бабах! Пуля впивается в обрыв горы. Банка на месте.

– Марина, смотри, как надо!

Два выстрела, две пустые консервные банки подпрыгивают на месте.

– Мне надоело стрелять! – сердится она. – Пошли погуляем, пока время есть.

Мы ушли в перелесок. Под ногами шуршала опавшая листва. Над головой, роняя последние листочки, качались березы. В небе чистейшей голубизны реактивный самолет прочерчивал турбулентную линию. Самолета не было слышно, он летел так высоко, что гул его турбин рассеивался, не доходя до земли. Маринка наклонилась за поздним груздем, я, воспользовавшись моментом, повалил ее на листья.

– Ты с ума сошел! – испуганно прошептала она.

Чего шептать, мы далеко отошли от реки. Мы вдвоем, вокруг нас лес.

– Давай здесь! – шепчу я. – На всю жизнь запомнится. Марина, мы услышим, если кто-то пойдет в нашу сторону. Марина, тебе завтра уезжать, я до вечера не вытерплю.

Она, в меру посопротивлявшись, уступила: «Сними куртку и положи под меня. Не май месяц – холодно на земле лежать».

У реки нашего отсутствия никто не заметил. Мы пришли вовремя: скатерть-самобранка была сервирована, гости в нетерпении прохаживались рядом.

– К столу! – скомандовал Гордеев.

Дважды приглашать никого не пришлось.

– Товарищи! – Семен Григорьевич поднял налитую до краев стопку. – Сегодня один из наших главных профессиональных праздников – День уголовного розыска. Уголовный розыск с момента его основания всегда находится на переднем крае борьбы с преступностью. Мы – авангард советской милиции, ее беспощадный карающий меч!

Гордеев произнес полную похвальных эпитетов речь. Маринка, наслушавшись, в какой уважаемой и могущественной организации работает ее жених, слегка покраснела, словно начальник РОВД хвалил лично ее, а не сидящих за столом мужиков.

– Выпьем, товарищи!

Все встали с земли, чокнулись стаканами и кружками, выпили, сели на место, закусили. Гордеев попробовал блюда на столе, похвалил шашлык и уехал в райотдел. За старшего остался Казачков. Он произнес пару напыщенных тостов, потом все смешалось, и началась обычная пьянка.

На обратном пути, в автобусе, я прислонился к Маринке и задремал.

«Два человека, которые могли бы приоткрыть особенности послевоенной жизни в Верх-Иланске, для меня недоступны: с Дегтяревым начальство запретило встречаться, а у Шафикова я сам ничего спрашивать не буду. Тесть бы все мне рассказал, да он освободился слишком поздно, все интересующие меня события к тому времени уже прошли…

Прогулка по поселку. От дома Паксеева до ДК пятнадцать минут ходу. Я специально проходил этим маршрутом, засекал время. Паксеев – не я. Время, потраченное им в пути, надо увеличить как минимум вдвое. Итого – сорок минут: полчаса ходьбы, пять минут поздороваться с вахтершей, перекинуться с ней парой слов, пять минут подняться наверх.

От дома Анатолия Седова через огороды до ДК можно дойти за двадцать минут. В поселке никого нет – все копают картошку. Если кто-то из знакомых случайно встретится, то учителю можно сделать вид, что пошел за сигаретами. «Не видел, магазин еще работает? Курево кончилось». К своему окну на цокольном этаже Дома культуры Седов должен зайти сзади справа. У оконной выемки остановиться, осмотреться по сторонам. Присесть на корточки, изображая, что завязывает шнурки. Вокруг никого. Одно движение, и Седов спрыгивает вниз, открывает раму и входит в свой кабинет. На маневры у окна я отвожу ему пять минут.

Из кабинета он по пустынному коридору цокольного этажа идет в помещение вентиляторных установок, открывает люк, спускается в потайную комнату. Далее по вентиляционной шахте поднимается на крышу, через заранее открытый люк спускается на второй этаж. В ДК никого – только вахтерша на первом этаже и Паксеев в своем кабинете. Стараясь быть бесшумным, Седов обходит Малый зал, библиотеку, открывает дверь музея. Паксеев сидит в кресле. Бросок ножа, и он труп.

А теперь разворот назад. Учитель – далеко не самонадеянный индюк. Что будет, если он промажет? Седов должен заранее просчитать промах. Ни при каких обстоятельствах он не должен оставлять Паксеева живым. Для повторной атаки у Седова должен быть другой вид оружия. Что он мог найти в схроне? Гранату, пистолет? Гранату бросать в раненого Паксеева нерентабельно – на обратном пути нечем отбиваться будет. Еще один нож – тоже отпадает. Остается пистолет или автомат. Автомат – штука громоздкая, с ним по вентиляции лазать неудобно. Хотя, при желании, почему бы и нет? Повесил «ППШ» на шею и ходи по ДК, как красный партизан по белорусским болотам.

У Седова осталось оружие, какое – не знаю. Скорее всего, пистолет.