Увидел я ее снова через шестнадцать лет. Я приезжал в Москву, бывал у тети Мани, но Аннушка к тому времени вышла замуж, жила у мужа. Идти к ним я не решался из-за плохонькой одежонки, из-за деревенского выговора. Среди городских людей я тогда обычно молчал, опасаясь ляпнуть что-нибудь вроде «идеть» или «чяво». Предстать таким перед Аннушкой, перед принцессой, перед ее, верил я, красивым и умным мужем — Боже сохрани!
Я пообтирался немного среди городских парней, насобачился болтать по часу без перерыва, стал наглее, но все-таки не избавился до конца от смущения, когда ловлю себя на том, что произношу слово с деревенским ударением. Таким я приехал в Москву поступать во ВГИК. Со школьной поры я заболел сочинительством. Чтоб знать литературу, окончил педагогический институт. Публиковался изредка. Ждал выхода первой книги. А когда узнал, что меня приняли во ВГИК, решился навестить Аннушку. Я не шел к ней, летел. Москва, студент ВГИКа, восторг, сказка, ожидание встречи с принцессой, с детством!
Открыл мне мужчина. Он появился в дверях, а я растерялся и невольно взглянул на номер квартиры. У мужчины были спутанные волосы, опухшее лицо, серая щетина на щеках. Сорочка застегнута на одну пуговицу не в ту петлю. Под ней грязная майка, не полностью прикрывавшая татуировку на волосатой груди. В общем, классический образец спившегося человека.
— Анна Николаевна здесь живет? — растерянно бормотнул я.
Мужчина откачнулся назад и привалился плечом к стене, пропуская меня. В коридоре стоял затхлый запах никогда не проветриваемого, запущенного жилья, запах хлева. Из комнаты нетвердым шагом вышла какая-то толстушка, застегивая замусоленный и порванный халат. Она недовольно взглянула на меня, кого это, мол, принесло, и, не смущаясь, продолжала одной рукой застегивать халат, а другой пыталась хоть чуть-чуть привести в порядок растрепанные волосы. Пуговица посреди халата не застегивалась. Полы его разъезжались, и видны были штопаные панталоны неопределенного цвета. Толстуха хрипло спросила:
— Вам кого?
Это была Аннушка.