Лагерная учительница

Получилось у нее это так непосредственно и искренне, словно неожиданно само с языка сорвалось. И все потянулись за салатом. Галя с благодарностью и симпатией посмотрела на Таню. Антошкина нравилась ей. Простодушная, не жеманная, милая, маленькая женщина.

Соня подбежала к Ире, сидевшей рядом с Романом на диване, и шепнула:

— Мама, она смотрит…

Варюнька услышала, обернулась к коляске, вылезла из-за стола и укатила ее в кухню, сказав:

— Не обращайте внимания, она у нас смирная!

Соню Ира подняла на диван и уложила за своей спиной. Места там было много. Шепнула дочери:

— Полежи, а мы поразговариваем… А потом домой пойдем.

Варюнька вернулась. Гости пили, ели, разговаривали.

— Вы слышали, наверное, — сказал Антошкин, — двадцатого на Пушкинской площади фашисты демонстрацию устроили?

— Какие фашисты? — недоуменно уставились на него.

Иван и Юра быстро переглянулись.

— Свои, доморощенные… Сам я не видел. Знакомый журналист рассказывал. Говорит, собрались юнцы на площади. Все коротко остриженные. Построились, и повязки со свастикой на рукавах…

— И что? — ахнула Наташа.

Все перестали есть, слушали Петю. Но эмоциональней всех воспринимала рассказ Наташа. У нее глаза горели точно так, как тогда, на заседании новых интеллигентов.

— И ничего… Они, видно, и сами не знали, что делать… Постояли, и их быстренько увезли…

— Вот сволочи! — качал головой Василий Гаврилович. — Довоспитывались! — Неизвестно кого осуждал он. — Фашисты! Это же надо!.. Головы пооткручивать без промедления.

— С жиру бесятся, — высказалась Зинаида Дмитриевна. — Там, видать, одни детки… не знают, как выщелкнуться…

— Скоро узнаем, кто там был, — сказал Петя.

— Узнаем, — усмехнулся Василий Гаврилович. — Так нам и сказали… Ты напишешь об этом?

— Нет. Это не моя тема. Я о селе, о России пишу.

— Это тоже Россия, — взглянул на него Маркин.

— Да и напишет — не напечатают…

Роман с Ирой сидели молча, ели, поглядывали на говоривших.

— А вы чего такие молчаливые? — обратился к ним Маркин. Он был, как всегда, говорлив, и, как всегда, больше всех над ним смеялась Люся, смеялась, но внимательно следила, чтобы не увлекался водкой, и делала это незаметно.

— Слушаем, — ответил Роман. Ему было неинтересно. Он считал, что у них вечеринка шла куда веселей. А здесь разговоры, разговоры, кому они нужны…

Соня притихла на диване за их спинами, уснула. Не разбудили ее и песни, которые запевал Василий Гаврилович, а женщины подхватывали. Когда напелись, Маркин подмигнул скучавшему Роману.

— Сплясать бы сейчас, а? — и повернулся к Егоркину. — Иван, врубай музыку. Что там у вас в моде? — Рок-шейк или негритянский брейк! Давай, ноги свербят!

Иван вскочил из-за стола, поставил пластинку. Проигрыватель Галя привезла из дому.

Неожиданно в танце задорнее всех оказалась Таня Антошкина. Лицо ее сияло, искрилось. Движения изящные, легкие. Она танцевала с гибкой энергичной Галей. Маркин шутя пытался им подражать. Василий Гаврилович хохотал, глядя на него. Он и Зинаида Дмитриевна тоже топтались. Варюнька поминутно бегала в кухню, смотрела, не проснулась ли дочь? Наташа с Юрой все время напротив друг друга, сдержанно дергались, но чувствовалось, что, будь они в своем кругу, сбацали бы будь здоров. Антошкин танцевал однообразно: видно, было непривычное для него это занятие. Ира быстро вернулась на диван. Маркин начал ее вытаскивать, но, узнав, почему нельзя ей прыгать, отстал. Василий Гаврилович и Зинаида Дмитриевна умаялись, устроились рядом с Ирой, смотрели, смеялись над Маркиным. Прокрутили диск с обеих сторон и снова за стол.

— Чего ты гитару спрятал? — крикнул Маркин Юре. — Вытаскивай!

Юра взглянул на Наташу. Она пожала плечами. Юра достал гитару, но что петь — не знал. Свои, молодежные, думал, неудобно здесь.

— Я вновь повстречался с надеждой. Приятная встреча, — запел он. — Она проживает все там же, то я был далече.

Пел неуверенно. Чувствовал, что песня эта не его, слишком юн был, и видел, что понимают это все. Закончил с трудом и замолчал, глянув исподлобья на Наташу. Выручил его Петя, попросил:

— Можно мне…

Антошкин пел словно о себе:

Сам себя считаю городским теперь я…
Здесь моя работа, здесь мои друзья!
Но все так же часто снится мне деревня,
Отпустить меня не хочет Родина моя…

— Это ты сам написал? — спросила Люся, когда он кончил.

— Нет, — засмеялся Петя. — Стихов я не пишу.

— А Ваня однажды написал, — выскочила Галя. — Я сама его в стенгазете печатала.

— Не печатала, ты забыла… Ты заметку меня писать заставила.

— Ой, правда!.. Ты о Маркине писал…

— Петь, ты нам обещал рассказ прочитать, — вспомнила Люся.

— Да, — подхватил Маркин. — Не сачкуй. Мы забыли, ты и рад… Иван, доставай!

Антошкин вздохнул, отложил гитару. Не хотелось признаваться себе, что приятно это предложение.

«Прощание со сказкой»

Рассказ

— Показать тебе Москву? — спросил у меня брат.