Лагуна Ностра

Карнавал — это такой особый период, который иностранцы всех мастей избрали для своих набегов на Венецию. Вооружившись фотоаппаратами, вырядившись в яркие синтетические плащи и шляпы китайского производства, они обрушиваются на город визжащими полчищами. Взрослые кричат, как дети, дети плачут, как сироты, молодые люди орут, девицы расхаживают, крутя бедрами и глупо хихикая, старики распрямляют спины, пряча под маской свою старость, — суета, толкотня, визг пластмассовых дудок, грохот громкоговорителей, баллончики с флюоресцентным серпантином… Протиснувшись сквозь толпу, мы сели на вапоретто ^{8}. Наши индийские лохмотья явно диссонировали с благородными силуэтами взятых напрокат костюмов, изящные формы которых поддерживались китовым усом, пластинчатыми корсетами, жилетами и шнурками. Не паясничая и не строя из себя шутов, их обладатели воспринимали себя совершенно всерьез, изображая горделивое высокомерие, по их мнению, присущее от рождения элите, чьи мнимые манеры они напялили на себя вместе с костюмом.

Переполненные вапоретто, встречаясь друг с другом, раскачивались на волнах, задевали вереницы гондол и лодки, доставлявшие замороженную пиццу на набережную Риальто и к Сан-Марко. Накануне катер специальной линии «Арлекин» стал причиной неожиданного переполоха, опрокинув «панателлу», одну из этих лодчонок, чьи моторы трещат по всему Большому каналу. Развешанные на релингах спасательные круги в кои-то веки оправдали свое название, защелкали со всех сторон цифровые фотоаппараты, сохраняя на память волнующий момент: настоящий венецианский моряк по-настоящему тонет в настоящем венецианском канале.

Мы ненавидим карнавал, и ничем тут не поможешь, а тут еще эта трибуна, где мы очутились, не зная, как себя вести со всеми этими именитыми гражданами в домино, взирающими на нас и наши лохмотья с таким видом, будто мы настоящие неприкасаемые. Илона Месснер занимала места, зарезервированные уехавшим по делам Корво. По ее словам, ей пришлось упрашивать его, чтобы он позволил ей ими воспользоваться: тот считал ее манеры недостаточно изысканными для такого благородного собрания и велел обратиться к костюмерше, которая должна была одеть ее с ног до головы, чтобы она смогла показаться среди сливок общества. Илона нарядилась Екатериной Медичи и щеголяла в пышном платье черного бархата, с россыпью искусственных жемчужин на сдавленной груди. Руки и шея в обрамлении кружевных брыжей напоминали меренги в упаковочной бумаге. Уложенный в высокую прическу завитой парик украшала сеточка из фальшивых бриллиантов. Все вместе выглядело вполне пристойно, но вот лицо казалось подобранным по каталогу — каждая деталь в отдельности: пухлые губки телевизионной метеоведущей, носик актрисы из подросткового сериала, гладкий лоб героини комикса и карие, будто накладные, глаза. Белая от пудры кожа делала Илону Месснер похожей на какого-то скандинавского Майкла Джексона. Сама-то она родом из Южного Тироля, сказала нам она, и пришла бы на праздник в национальном костюме, если бы Микеле Корво не стал издеваться над ее крестьянскими замашками. Мы еще не успели занять места и стояли у буфетной стойки с бокалами просекко в руках, дожидаясь начала шествия двенадцати девочек, отобранных со всего региона, которым мы должны были выставлять оценки, размахивая табличками с номерами. Илона призналась, что такая перспектива ей не по душе. Она не испытывала ни гордости, ни стыда по отношению к своей несколько специфической профессии, но ей частенько приходилось производить подобный отбор по работе и заниматься тем же в часы досуга не хотелось. Откровенно говоря, приглашение на карнавал было только предлогом, чтобы встретиться с нами и поговорить. Наш номер она нашла в телефонном справочнике и боялась, как бы о нашей встрече не прослышал профессор. Если мы не хотим, чтобы у нее были неприятности, не будем ли мы так любезны пройти с ней куда-нибудь в другое место, где нас никто не увидит. Откровенно говоря, так ей будет спокойнее. С чего это она все время подчеркивает свою откровенность, подумала я, уж не скрывается ли под этой откровенностью откровенная хитрость в духе Микеле Корво? Однако сбежать от царивших на трибунах грохота и сутолоки было так заманчиво, что я предложила Илоне Месснер встретиться в двух шагах отсюда, в Музее Коррер, в недавно отреставрированной императорской столовой. И вот, как настоящие заговорщики из какой-нибудь старинной испанской пьесы, в лучших карнавальных традициях, неприкасаемые назначили Екатерине Медичи свидание в зале с глобусами.