Лайки вместо цветов

– Только не говори, что тебе его жалко! Или ты попала под его обаяние? Лера, таким доверять нельзя. Не иди на поводу у эмоций. Вспомни факты. Подумай о том, что мы привлечём внимание общественности к приюту. Возможно, найдутся те, кто поможет разместить собак в другом месте. Или у Соломатина не поднимется рука снести особняк… Ты делаешь свою работу. Ты говоришь правду.

Раньше бы эти слова окрылили Леру, но сейчас её не покидало ощущение, будто что-то не так. Что-то неправильно. Низко, некрасиво… Может, Бельская попала в точку, и Лера всего-навсего руководствуется эмоциями? Узнала бы Аделина, что великая Гинзбург отдалась Соломатину, как пьяная выпускница…

Нет, к чёрту эмоции. Она доведёт эту партию до конца и выйдет из неё победителем. И тогда и Соломатин, и Пал Палыч, будь он неладен, узнают, что такое истинный журналист.

– Лер, подожди. – Бельская задержала её в дверях. – А ты не хочешь пойти на этот бал?

– Я? – Гинзбург рассмеялась. – Что вы, Аделина Викторовна! Я же не Золушка. И эти мероприятия не для меня. Лучше поработаю над материалом.

В отличие от Леры Светлана Ляпишева, хозяйка собачьего приюта, идеей пойти на самый настоящий бал очень воодушевилась. По видеочату с готовностью рассказала о своих собаках, об идее создать приют, о постоянных проблемах с финансами и ветпомощью, даже выслала трогательные фотографии пёсиков. И у Леры не заняло много времени облечь это всё в формат статьи, которая бы даже самого бесчувственного человека заставила всплакнуть. По крайней мере, Настя Тихонова, на которой Лера решила протестировать материал, уревелась в хлам, отправила приюту тысячу рублей на корм для собак и потом долго сетовала, что не может взять домой пушистую лайку, потому что у кошки по кличке Мышь аллергия на всё, включая, собственно, мышей и прочих грызунов.

Довольная результатом, Лера уже предвкушала, как доберётся до квартиры, рухнет на кровать и выспится за всю бессонную ночь. Однако не тут-то было. Стоило гриве кудрей коснуться подушки, как сонливость сдуло, и мозг принялся усиленно работать.

В голове снова и снова прокручивались слова Бельской, и Лере становилось не по себе. Вряд ли это можно было назвать муками совести, но что-то определённо не давало покоя.

Лера списала это на духоту, впустила в комнату прохладный осенний воздух, но всё равно ещё долго вертелась и путалась в простынях. То ей казалось, что на коже ещё остался запах Соломатина, то вдруг осколками всплывали в памяти картинки вчерашнего дня… Словом, уснуть Лере удалось только глубоко за полночь. Она видела себя на море, на палубе большой белой яхты. Вода искрилась в лучах солнца, солёный ветер бил в лицо и трепал волосы. Лера лихо управлялась со снастями, хотя в жизни понятия не имела о том, чем отличается румпель от стакселя. И вдруг услышала за спиной голос Матвея: он стоял, лениво прислонившись к правому борту, держал в руках большой букет незнакомых Лере синих цветов. Она не злилась. Исчезли все обиды, недопонимания. Была только радость от встречи и дивный аромат. Хотелось зарыться носом в мелкие лепестки и вдыхать изо всех сил, пьянея до головокружения.

Горячие ладони Матвея, запах его кожи, разогретой на солнце, настойчивые и вместе с тем мягкие губы, мелкие капли, стекающие по шее в ямку между ключицами. Широкие сильные плечи, узкий крепкий зад, который так и хочется укусить, как спелое яблоко… Соломатин сводил Леру с ума, и она позволяла себе получать удовольствие, пока вдруг Матвей не оторвал её от себя.

– Тише, тише, – прошептал он. – Ветер…

И действительно, сильный порыв раскачивал яхту, как надувной матрас.

– Подожди, я разберусь с парусами, и мы спустимся в трюм… – пробормотала она, ухватилась за какой-то канат, потянула на себя…

И огромный белый парус качнулся в сторону, железная балка, к которой крепилась ткань, ударила Соломатина по загривку – и Матвей полетел за борт.

– Стой! Держись! – заорала Лера и подскочила на кровати.

Это была по-прежнему её комната, ветер нещадно трепал занавески, как собака добычу, на кухне звонко капала из крана вода.

– Твою же мать… – пробормотала Гинзбург, провела рукой по лицу и побрела варить себе кофе.

Однако едва она смирилась с тем, что спать ей сегодня не суждено, и включила ноутбук, чтобы ещё поработать, как сон настиг её прямо за столом, рядом с недопитым кофе. На сей раз, к счастью, обошлось без сновидений.

Из дремоты Леру выдернула громкая и назойливая телефонная трель. С трудом оторвавшись от стола и сдув с лица прилипшие крошки, Гинзбург поморщилась и схватила несчастный гаджет.

– Какая тварь звонит в такую…

«Рань», – хотела сказать она. Но вряд ли десять утра можно назвать такой уж ранью.

– Лера, выручай! – раздалось из трубки пионерским горном. – Я тебя умоляю, меня Аделина убьёт…

– Что… – Голос вышел мужественно низким, и Лера прокашлялась в кулак. – Что такое? Насть, я проспала, меня нет в офисе… И ещё неизвестно, кого Аделина убьёт первым.

– Не парься, её весь день нет. Она к балу готовится… – Настя зашмыгала носом. – Лера, я вдрызг больная! Сопли ручьём, тридцать восемь и семь… Я помираю!