— Бандиты знали все: в какой день поедет карета, по какой дороге, кто именно в ней поедет, будут ли у них деньги. И знали про охрану — сколько ее будет и как она будет вооружена.
Юноша снова кивнул. Все это он слышал. Но в отличие от меня, повода для волнений не находил.
Зато быстрее всего в моем намеке разобрался Раен.
— Им разболтали. Кто-то из нашего поместья, — не выдержал напряжения он и тут же прикрыл рот ладонью. Но юнец не разозлился на чересчур несдержанного слугу. В тот момент ему было не до нравоучений: Раен указал ему на то, что он, по своей неопытности, проглядел.
Собравшись с мыслями, юноша пристально взглянул мне в глаза.
— Это правда? Кто-то из наших слуг… — На остальную часть фразы у него не хватило смелости.
— Да, — милостиво отозвался я. — Кто-то из ваших слуг был болтлив с разбойниками.
— Но кто? Кто этот негодяй? — взвизгнул он: природная вспыльчивость крови мигом напомнила о себе.
— Да кто угодно. Вездесущие лакеи, домашняя обслуга, дворовая прислуга. — И, заметив мрачный взгляд высокородного, добавил: — Не стоит так переживать. Это обычное дело. Недовольные слуги много чего готовы рассказать о тайнах и пристрастиях своих хозяев. А если за бутылку вина или пару-тройку золотых монет…
Эрнан никак не желал успокаиваться. Мысль о том, что его мать и сестра могли попасть в переделку из-за какого-то не в меру обидчивого слуги, бесила его. Мне снова пришлось успокаивать юного графа.
— Да брось ты злиться. Это обычное дело для слуг. Поверь мне. Я таких историй много знаю. Наслышался за столько лет.
Эрнан успокаивался долго, стуча кулаком по ручке кресла. А утихомирившись, спросил:
— Значит, прося у меня разрешения покинуть особняк, ты хотел выяснить, кто стоит за всем этим?
А башка у парня все-таки варит.
— Найти, а главное — убедиться, чтобы в последний момент он ничего не испортил.
— Не испортил? — Эрнан был в недоумении: он не успевал следить за ходом моих рассуждений.
— Всяко бывает, — пожал плечами я и запустил пятерню в рыжие вихры. — Предатель, кем бы он ни был, может заметить приготовления, делаемые Кристеллом дел Армаком и его людьми перед поездкой. И тогда… Если этот человек хочет смерти твоим родным, или же он рассчитывает получить часть с награбленного, он может постараться помешать плану избавления.
— Как? — нахмурился он.
— Как-как? Незаметно. И вот это я и хотел предупредить — найти и проследить за этим человеком. Но для этого я должен свободно передвигаться по особняку и за его пределами, — с нажимом заявил я.
— Но мать распорядилась…
— Согласен, в этом доме повелевает твоя мать. И тебе трудно будет пойти против его слова, ее решения. К тому же Кристелл тоже не будет в восторге от моих… прогулок. Конечно, — добавил я как бы мимоходом, — я рассказал тебе все, и ты мог бы постараться сам найти этого гада и подонка. Но ведь и ты согласись: лучше, чем я, этого не сделает никто, — выразил я очевидное. — Не только рыбак рыбака видит издалека, а и такие, как я, — если ты понимаешь, о чем речь. Но для этого мне нужна свобода. В рамках усадьбы, разумеется.
Эрнан мрачнел все больше, и теперь он был похож на небольшую грозовую тучу. Пальцы, сжимавшие ручку кресла, побелели.
— Теперь решать тебе, — сказал я и уставился в окно, любуясь первыми лучами заката. — Судьба твоих родных в твоих руках. Хватит ли у тебя мужества помочь им вопреки их решению?
Юный граф снова напрягся. Слова гостя жалили не слабее материнской розги, запомнившейся ему с детства.
И не мудрено. Кем он был в своем фамильном доме? А по существу никем, таким же заключенным, как и я сам. Только вот его комната была попросторней, одежонка получше, да и кормежка посытнее. Ни его слово, ни его желания здесь не значили ничего. Он настолько сжился с таким положением дел, что стал принимать оное как само собой разумеющееся. В этом доме главенствовали женщины, а мужская половина ничего особенного не представляла.
Так было до сих пор.
Но тут вдруг, словно из ниоткуда, появляется этот худощавый юноша с рыжими патлами (я то есть). Не то заключенный, не то дворянин — и дает ему, юному графу, поддержку, словно он лоза, а гость — могучее дерево. Разглядев и признав его мужские черты, он предлагает нечто невозможное — то, что он, Эрнан, бессознательно и безуспешно пытался найти всю свою жизнь. Настоящее дело — спасти собственную семью, собственную кровь.
Пойти на подвиг, показать, что и ты что-то значишь. А цена — нарушить данное матерью распоряжение.
Да разве это выбор?
Так или не так думал юный граф, я не знал. Но результат его размышлений был для меня более-менее предсказуемым — ведь это я терпеливо вел его к этому.
— Согласен, — решительно заявил Эрнан. — Но с одним условием — я и Раен будем помогать тебе.
Я внутренне расслабился: бой за это согласие был долгим и упорным. Итак, мой труд снова увенчался успехом, хотя эта победа далась мне малой кровью в лице помощника-неумехи и его охранника.
Но других вариантов исполнить задуманное у меня не было.