Лаки Лючано: последний Великий Дон

Маранцано резко перешел на родной язык:

— Нет, я не спрашивал о твоем отце, потому что у тебя нет семьи.

Глаза Чарли вспыхнули негодованием, когда он услышал этот истинно сицилийский упрек.

— Тебе не нравятся мои слова? — спросил дон Сальваторе. — Но я сказал то, что есть. Разве настоящий сицилиец, настоящий galantuomo, устыдится своего имени? Разве станет он путаться с жидами? Кто его будет после этого уважать?

От ярости у Чарли свело скулы. С ним обращались, как с обвиняемым! Он сделал глубокий вздох, чтобы не сорваться, и твердо произнес:

— Дон Сальваторе, если вы меня не уважаете, то это не значит, что не уважают все. Если все, что вы хотели мне сказать, уже сказано, тогда я пойду. У меня, знаете ли, очень много дел.

— Не торопись, мой мальчик, — невозмутимо ответил Маранцано, — ты умен и поэтому понимаешь, что спешка иногда очень вредна. Конечно, я сказал тебе не все, что хотел. Я позвал тебя, чтобы оказать тебе помощь.

— Помощь? Мне?! — Чарли не скрывал своего удивления.

Маранцано говорил вдохновенно, крепко запутывая в паутине слов:

— Все сицилийцы одна большая семья — cosca. (Старый хитрец умышленно употребил это слово, так как на сицилийском диалекте оно означает одновременно два понятия: просто семья и семья мафии.) Во главе нашей большой cosca стоит capo di tutti capi, отец всех сицилийцев. Таким был дон Виттоне Ферро. И таким скоро стану я.

— А как же Джо Массерия? — коварно спросил Чарли. — Он вроде бы тоже метит в главные боссы? Недаром его так и зовут: Джо Босс.

При упоминании имени Массерии дон Сальваторе сморщился, будто проглотил лимон.

— Ему не быть capo di tutti capi, потому что он carogna[13]. Поставив на него, ты совершишь самую большую в своей жизни ошибку. Исправь ее, пока не поздно, Сальваторе, войди в мою семью и, клянусь именем господа, — при этих словах Маранцано перекрестился — ты станешь первым из моих сыновей!

Луканиа никак не ожидал такого поворота событий. Он меньше всего хотел подчиняться кому бы то ни было. Осторожно подбирая слова, Чарли сказал:

— Дон Сальваторе, вы перестали бы мне доверять, если бы я не поразмыслил как следует над вашим предложением.

— Что ж, подумай. — Маранцано разломил хлеб на два куска, посыпал солью, натер чесноком и протянул один Чарли. После хлеба выпили по стакану красного вина. Отказываться было нельзя — таков обычай. Ни к чему не обязывающее прощание — и вместе с тем эзотерический символ кровных «семейных» уз. Как сама жизнь в Сицилии: противоречивая, скользкая и беспощадная.

На следующий день Чарли отправил своего шофера Джино в «штаб-квартиру» семьи Маранцано на Парк-авеню. В письме, написанном по-сицилийски, он сообщал, что не чувствует себя готовым взвалить на свои плечи столь серьезную ответственность и вообще это слишком большая честь для него. В виде бесплатного приложения к письму дон Сальваторе получил ящик виски «Кинг рансом» двенадцатилетней выдержки. Таким образом Чарли Луканиа позолотил пилюлю. Ознакомившись с содержанием письма, Маранцано разорвал его в мелкие клочья, немного подумал и со вздохом произнес: «Manum necessarium — necessarium»[14].

…Две недели спустя Вито Дженовезе бомбой влетел в апартаменты Луканиа в отеле «Кларидж»:

— Послушай-ка, Чарли, у меня на руках шикарная комбинация!

По радио передавали новости об очередной кровавой разборке в Бруклине. Только что был убит Натан Кид Дроппер Каплан, главарь одной из еврейских шаек. Неохотно приглушив звук, сицилиец кивнул головой в сторону приемника:

— Слышал? Это наш друг Лепке отличился. Его работа.

— Да к черту Лепке! — нетерпеливо сказал Дженовезе. — Ты лучше меня послушай!

— Ну, в чем дело, Вито?

— Я только что разговаривал с Питти Лагайпой. Он бегает по всей Малой Италии, ищет деньги. Ему надо помочь.

Луканиа сдвинул брови, пытаясь вспомнить:

— Лагайпа… Пит Лагайпа… Что это за тип?

— Вряд ли ты его знаешь. Он из молодых. Толкает героин на 109-й улице.

— Героин? — Чарли нахмурился. Он знал, что у Вито сдвиг на наркотиках. Дженовезе постоянно носился с идеей монополизировать торговлю героином в Манхэттене и утверждал, что в первый же год на этом можно заработать три миллиона долларов.

— Надо вложить всего лишь двадцать кусков, — рассказывал Дженовезе. — Питти говорит, что дело сулит двести пятьдесят тысяч чистыми.

Луканиа махнул рукой:

— Нет, я не согласен. Не втягивай меня во все это.

— Чарли, ты же умный парень, — терпеливо подзуживал Вито, — ты не теряешь свои деньги. На каждый вложенный доллар придется семь долларов прибыли. Как видишь, это серьезные бабки.

— Проклятье, я дважды попадал в дерьмо с этими наркотиками!

— Что тебя беспокоит, Чарли? Ведь ты же тут ни при чем. Главный риск берет на себя Пит Лагайпа. Твое дело только обеспечить финансовую поддержку. Все просто. Зачем отказываться от неплохих денег, которые сами плывут в руки?

Вито не вышел из номера, пока не добился своего.

— Ладно, — проворчал Чарли, — только сначала я сам встречусь с этим пушером.