Лакировка

Он провел в Лондоне уже три дня. И рассказал им последние новости об их знако­мых. Как обычно, почти все, что он сообщил им, потом подтвердилось. О да, Том Тер­килл получит то, что ему причитается,— с будущего года он член кабинета. И на его условиях: независимость от министерства финансов, собственная сфера ответственно­сти. Но и ему пришлось кое-чем поступиться. Эта его милая женщина...

— Стелла,— сказала Кейт.

— Да-да. Ей придется прекратить свою политическую деятельность.

— Бог знает что! — перебила Кейт.— Ведь она его создала. Она столько лет всем ему жертвовала.

— Милая Кейт! — сказал Лурия.— Вы же знаете, что такое политики.

— Нет уж! И знать не желаю. А этот подонок, конечно, ни на секунду не заду­мался!

По словам Лурии, это было уступкой заднескамеечникам собственной партии Теркилла: то, что он живет со Стеллой, их особенно не трогало, но терпеть, чтобы жен­щина пользовалась таким влиянием, они не желали.

— А потому этот сукин сын за нее даже не вступился,— гневно сказала Кейт. — Может, теперь у нее откроются глаза. Да нет, где там! Она подыщет ему оправдание. И позволит себя и дальше эксплуатировать.

И Хамфри и Лурия, который в общих чертах знал историю замужества самой Кейт, сочли за благо промолчать. За три дня в Лондоне Лурия успел побывать не толь­ко на трех званых обедах, но и — перед самым рождественским перерывом между пар­ламентскими сессиями — в буфетах как палаты лордов, так и палаты общин. В буфете палаты лордов с какими-то друзьями сидел Лоузби. Но Лурия слышал, что скоро Лоуз­би сможет бывать там уже с полным правом как член палаты лордов: его отец в алко­гольной коме. Кроме того, Лурия слышал, что Лоузби могут привлечь к ответственности за уклонение от уплаты налогов.

Хамфри покачал головой.

— Нет,— сказал он.

Возможно, налоговое управление сдерет с него порядочные штрафы, но ничего хуже ему не угрожает. А штрафы за него сразу же уплатит тесть. Финансовые дела Лоузби достоянием гласности не станут. Том Теркилл об этом позаботится. Кто-то ска­зал, что Лоузби только потому на его дочке и женился,— кто-то в гостиной палаты лор­дов, добавил Лурия. Он засмеялся своим гогочущим смехом — на этот раз не по собст­венному адресу,— а потом сказал:

— В любом случае сердце у меня от жалости к этому молодому человеку разры­ваться не будет. Он выберется из всех неприятностей без единой царапины. Так он сам объявил своим приятелям — кстати, очень неглупым и приятным людям. Лоузби сказал им, что попал в небольшую переделку. Так он это определил. Но каким-то образом он умудряется из всех переделок выходить целым и невредимым. Или кто-нибудь его вы­таскивает.

Кейт сказала:

— Я его не перевариваю. И всегда терпеть не могла. Он до того неуязвим, что просто не верится. Как он держался?

— Сиял по-прежнему, насколько я могу судить. Предался небольшому самоанали­зу. Сказал, что в пятнадцать лет, как ему помнится, он не был безупречно честен. А если человек не был безупречно честен в пятнадцать лет, то неразумно ждать, что он станет честнее в тридцать. Очевидно, это, по его мнению, исчерпывало вопрос.

После этого вечера Хамфри не виделся с Лурией до самого рождества. Но 25 де­кабря они отправились пообедать вместе, такие неприкаянные в огромной, замкнувшейся в своем празднике столице, словно вернулась их студенческая молодость. Дня за два до этого Кейт виновато, почти в слезах, что с ней случалось редко, сердясь на судьбу, на себя и на Хамфри, предупредила, что не сможет провести с ним рождество. Ее муж всегда особенно любил этот праздник. Она попыталась отправить его в гости к друзьям, но он, казалось, готов был расплакаться, как ребенок. А потому в этот день Хамфри нечем было заняться и некуда пойти. Потом позвонил Лурия. Могучий бас осведомился, не выберется ли у Хамфри каким-нибудь чудом свободный часок-другой. Узнав ситуа­цию, Лурия предложил пообедать вместе в лучшем китайском ресторане Лондона. Ки­тайские рестораны особенно хороши для рождества, сказал он.

— Если бы вы родились в моей семье,— добавил Лурия,— вы вспоминали бы рож­дественские праздники без особой нежности.