Ламберт Херсфельдский. Анналы

Итак, разослав повсюду гонцов, король приказал всем князьям королевства на Троицу¹⁰¹⁶ явиться к нему в Вормс, чтобы, как он предполагал, по общему совету решить, что следует делать. В назначенный день, хотя прочие прибыли в довольно большом числе, не явился ни один из вышеназванных герцогов, со стороны которых боялись опасности для государства и по совету которых главным образом следовало решать все государственные вопросы даже в спокойные времена. Так, это собрание князей вопреки воле короля не имело никаких последствий¹⁰¹⁷. Тогда он вновь велел явиться им в Майнц на рождество святого апостола Петра¹⁰¹⁸, присоединив уже к этому указу настойчивую просьбу. Но и тогда никто из них не обратил внимания ни на его просьбу, ни на приказ, ибо все они приняли твердое решение поднять восстание. А те, которые собрались, спорили между собой в отвратительной вражде. Ибо освобожденный уже из своей темницы Сатана¹⁰¹⁹ нападал на церковный мир не только с земным, но и с духовным вооружением, резал их тела и старался уничтожить также их души, дабы они не обрели жизни вечной.

Удо, епископ Трирский, недавно вернувшийся из Рима, не хотел вступать в общение с епископами Майнцским и Кельнским и многими другими, которые пользовались у короля расположением более прочих и по совету которых король вершил все дела, на том основании, что и они, и сам король отлучены от церкви римским понтификом. Ему, правда, — и он едва добился этого нижайшими просьбами, — было дано разрешение только разговаривать с королем, но, помимо этого, не дозволялось никакое иное общение с ним — ни в еде, ни в питье, ни в молитве. Очень многие другие, чья вера в Бога была чище, а воля к достоинству государства сильнее, воодушевленные его примером, постепенно покидали двор, а именно, чтобы не запятнать себя общением с вышеназванными людьми, и не хотели вернуться, несмотря на частые приказы, предпочитая оскорбить скорее короля, чем Бога, и нанести ущерб скорее телу, чем душе. Те же, напротив, гневались, шумно негодовали, неистовствовали, изрыгали угрозы и оскорбления против всех без разбору. Приговор римского понтифика, мол, несправедлив, а потому ничего не значит, ибо он не вызвал их канонически на собор, не провел канонического расследования, но скорее в безрассудной ярости, нежели по здравому размышлению отлучил их от церкви, не уличенных, согласно каноническим нормам, в преступлениях, которые им ставят в вину, и не сознавшихся в них. Епископ Трирский и прочие, которые уже ранее вошли с ним в сговор ради ниспровержения государственного строя, имеют иные намерения, нежели те, о которых говорят, и не столько желают усиления авторитета апостольского престола, сколько ищут возможность умалить королевское достоинство и прикрыть укоренившуюся против короля ненависть новым словом религии. И король, заботясь о своей чести, правильно сделает, если как можно быстрее обнажит против своих врагов меч, который, по слову апостола, принял для отражения зла¹⁰²⁰, и, презрев тайники пустых случайностей, покарает явных врагов государства той карой, какой они заслуживают. Нетрудно было привести в ярость сам по себе гневливый и неукротимый нрав короля.

Но, увидев, что князья под предлогом благочестия постепенно отпадают от него, что империя лишена уже их поддержки и что угрозы пусты, если нельзя применить силу к тем, кому угрожаешь, король предпочел, — как того требовало время, — лучше позаботиться о собственной пользе, нежели давать волю своему гневу, и вновь и вновь пытался смягчить враждебные души князей приветливыми посольствами. Однако, — что удивительно и сказать, — даже такая неудача в делах, такая тяжесть угрожающих опасностей не могла побудить его к тому, чтобы освободить из-под стражи саксонских князей, по какой причине главным образом против него и вспыхнуло пламя зависти и ненависти. Более того, устрашенный примером тех, которые без его ведома отпустили большинство из них, он приказал со всей тщательностью охранять оставшихся, которые всё еще содержались под стражей, чтобы они не сбежали. Поэтому он неоднократно велел тем, кому поручил их охрану, чтобы они, помня о его благодеяниях, помня о клятве верности, которую ему дали, с неукоснительной верностью охраняли пленников, пока их не потребуют обратно, и не поддавались отвратительнейшему примеру других князей, которые отпустили сдавшихся без его распоряжения; желая отомстить королю за свои личные обиды, они тем самым нанесли государству величайший ущерб и навеки покрыли его несмываемым позором.