Ламентации

Предложение Снифтера укрепило веру Джулии в призвание Говарда; да и какая жена откажется последовать за мужем в далекую страну и постигать новую культуру? К тому же, пока сынишку так легко перевозить с места на место, самое время для переезда. Что до живописи, то после неудачи на водопроводной станции Джулия решила черпать вдохновение на новых землях. С Гогеном перемена мест сотворила чудо!

Роза ответила гневным посланием:

Персидский залив? Осторожней с арабами! Вспомните, они захватили Испанию! А турки — им родня, разве можно забыть, что они сделали с греками?

Вы уж простите, но ноги моей не будет к востоку от Средиземного моря. Туалеты там мерзопакостные! Как же я к вам приеду? И сдается мне, дорогуша, что ты нарочно прячешь от меня внука!

— Значит, она к нам не едет из-за туалетов? — спросил Говард.

— Не из-за туалетов, а из-за собственных предрассудков, — заявила Джулия.

Джулия гордилась, что она, в отличие от матери, человек без предрассудков, и, въехав в новую квартиру, расстроилась: мечтала стать одинокой чужеземкой на Востоке, а очутилась среди своих же бледнолицых собратьев. И поселились они не в арабском квартале среди лабиринта узких улочек, а в современном районе, бок о бок с выходцами из Манчестера и Бирмингема.

— Чем плохо родиться в Манчестере или Бирмингеме? — недоумевал Говард.

— Ничем. Но англичане хороши на их родине. Я мечтала увидеть Восток.

— Конечно, вы увидите Восток! — уверяла миссис Мак-Кросс из Бирмингема. — Бассейн в клубе выложен чудесной марокканской плиткой. — Пышногрудая миссис Мак-Кросс была женой одного из директоров «Датч Ойл»; взяв Джулию за локоть, она водила ее по клубу, где англичан всегда ждал чай и бутерброды с кресс-салатом. — А малышу Вилли мы подыщем хорошую няню.

— Он не Вилли, а Уилл, — поправила Джулия.

— Наверное, в честь Вильгельма Завоевателя, — предположила миссис Мак-Кросс. — Француза, — на всякий случай напомнила она Джулии.

Двухлетний Уилл изучал смену неуловимых выражений на мамином лице — и колючие, недоверчиво поднятые брови для миссис Мак-Кросс, и благодарную, чуть виноватую улыбку для старенькой няни Уды, и тысячи выражений, предназначенных ему одному, — полную любви улыбку, встречавшую его солнечным утром, веселое подмигивание, которым подбадривала его мама, когда они отваживались выйти в шумный арабский квартал, и, конечно, всепрощающую улыбку, от которой мигом улетучивались все его капризы.

Но было у мамы одно непонятное выражение лица, ставившее Уилла в тупик. В минуты раздумий она тревожно вглядывалась куда-то вдаль, будто сквозь него, печальными-печальными глазами. Однажды Уилл даже обернулся в надежде разглядеть, на кого же она так смотрит, но никого не увидел.

Джулия как могла скрывала от сына свою тоску. Когда Уилл засыпал днем, она за чашкой мятного чая слушала, как поет с высокого розового минарета морщинистый муэдзин. И несколько минут тихонько думала о малыше. У миссис Мак-Кросс была привычка звонить ей именно в такие часы.

— Джулия, милочка! Это миссис Мак-Кросс. Пойдемте со мной за покупками. Я знаю, где найти настоящий английский чай с бергамотом — в тысячу раз лучше этой мятной гадости, от которой, между нами говоря, у меня в животе революция! Во сколько за вами зайти?

Вскоре Джулия перестала отвечать на дневные звонки.

Иногда, оставив Уилла с Удой, она, чтобы развеять тоску, отправлялась на одинокие прогулки по базару, где обитали продавцы ковров и пряностей. Дряхлые старики сидели над кучками соли, тмина, паприки и куркумы, а улыбающиеся торговцы зазывали в свои мягкие, пушистые чертоги, предлагая выбрать ковры на любой вкус — килимы,[4] тебризские, сарукские, бухарские, — а заодно отведать чаю из серебряной пиалы. Были здесь прилавки с бутылями: порошки, дарующие плодовитость и мужскую силу, яды для ваших заклятых врагов. На раскладных жаровнях шипела козлятина, синие струйки дыма поднимались к решетчатым потолкам.

Однажды ее обступила орава ребятишек, протягивая руки, и Джулия полезла за кошельком, но детвора вдруг бросилась врассыпную, вспугнутая резким окриком. Джулия оглянулась: перед ней стоял мужчина в белом костюме. Он улыбнулся, протянул руку — вылитый Кларк Гейбл, только дочерна загорелый.

— Позвольте вас проводить, мадам, — предложил он.

— Спасибо, не надо. — Джулия, вспыхнув, резко отвернулась.

— Арабский квартал — настоящий лабиринт, — предупредил господин в белом.

Что это — дружеский совет или угроза? Джулия скользнула по нему взглядом: тоненькие усики, щеки гладко выбриты, прическа — как у Гейбла в фильме «Одной счастливой ночью».

— У меня с собой карта, спасибо.