Ламентации

На большой перемене Уилл подошел к Доун, когда та не спеша ела йогурт. Доун недоверчиво подняла брови.

— Доун, я просто хотел сказать, что мне очень понравился твой доклад.

Солнце играло в ее волосах золотыми искорками. На щеках девушки проступил румянец, и Уилл улыбнулся, не сообразив, что это признак гнева. К воротнику Доун был приколот значок «Долой угнетение».

— Ш чего бы это? Ты ведь рашишт?

— Я не расист.

— Твои дружки — рашишты.

Уилл был возмущен до глубины души.

— Всю жизнь мне приходится уживаться с теми, кто мыслит не так, как я. Так что важнее — что я думаю или с кем разговариваю?

— Важны дела, — хмыкнула Доун, — а не твои шлова.

Она встала, бросила баночку из-под йогурта в мусорное ведро, вытерла кончики пальцев салфеткой, скрутила ее узлом.

— Послушай, Доун…

Провожая ее взглядом, Уилл почувствовал, что за ним самим наблюдают. Он обернулся: Минна спряталась за «Американцем» Генри Джеймса.

— Где этот чертов Кэлвин? — спросил Эдди.

— Просил передать, что заболел, — объяснил Уилл.

В тот вечер Джулиус одолжил у него велосипед, и Уилл шел две мили до «Датч Ойл» пешком, по солнечной дорожке среди тополей на Пай-Холлоу-роуд.

— Что с ним, черт возьми, стряслось? Угу? — допытывался Эдди.

Кэлвин жаловался на головную боль — наверное, с похмелья. В прошлую пятницу он стащил из лаборатории еще литр спирта. Коктейлей в стаканчиках для анализов хватило на все выходные.

Когда Уилл возвращался с работы, тьма за автостоянкой казалась непроглядной, как глубины пруда возле заброшенной каменоломни, где плавали близнецы. Уилл притормозил, оставив позади фонари, и дал глазам привыкнуть к кромешному мраку. Вскоре он различил горизонт и звездное небо, услышал стрекот сверчков — будто рукоплещет публика на огромном невидимом стадионе, — а летучие мыши выписывали в вышине причудливые петли и спирали.

Через четверть мили Уилл почувствовал под ногами рельсы и разглядел впереди очертания знака железнодорожного переезда. Он прислушивался к собственным шагам и пугался, когда мимо проносилась машина, — свет фар слепил глаза, а рев мотора нарушал тишину ночи.

Минна встретила его мрачным взглядом.

— Где ты пропадал?

— Шел пешком, — объяснил Уилл.

Минна захлопнула книгу и ускользнула к себе. Она ни за что бы не призналась, что вечерами поджидает Уилла с работы, а на переменах ходит за ним по пятам. Ей нравились странные наброски в его тетрадях, нравилось, как он сдвигает брови, когда рисует. Минна представляла Уилла одиноким художником — как те, о ком она читала в книгах.

После того как Кэлвин из-за головной боли не пришел на работу в третий раз, терпение Эдди лопнуло.

— Уилл, никому из твоих знакомых не нужна работа?

Следующим вечером Уилл привел Роя Биддла. Говорила же Доун, что дела важнее слов! Теперь-то она все поймет.

Уилл показал Рою, как чистить туалеты, а ему самому доверили работу Кэлвина.

— Что же будет, когда Кэлвин вернется? — обеспокоенно спросил он у Эдди.

— Кэлвин уволен, — отрезал тот. — И неважно, есть у него уважительные причины или нет. Без него здесь чище!

По дороге из школы Уилл заслышал за спиной шаги. Обернувшись, он так и замер под пристальным взглядом карих глаз.

— Домой? — спросил он.

— Oui,[36] — послышалось в ответ.

С минуту они шли молча.

— Так ты серьезно? Про Париж?

— Конечно, серьезно.

— Значит, все, что ты говорила в классе, это правда?

Минна обиделась.

— Разумеется, правда. Найду работу в кафе, а потом и сама стану хозяйкой кафе. Или открою книжный магазин, как Сильвия Бич,[37] и буду устраивать званые вечера, а бедные художники станут расплачиваться картинами. Через несколько лет им цены не будет.

— Но почему именно Париж?

— Мой отец парижанин.

— Твой отец? Стив Грекко?

— Нет, за Стива мама вышла замуж десять лет назад. — При упоминании этого имени Минна вздрогнула. — А мой папа был француз. Он умер, не успев жениться на маме. У меня такие же глаза, как у него. Больше ни у кого в семье таких нет.

Ее слова задели Уилла за живое.

— В нашей семье тоже ни у кого нет таких глаз, как у меня, — признался он.

Минна вгляделась в его лицо.

— Тебе не говорили, что ты похож на француза? — спросила она. — У тебя печальные французские глаза, как у Ива Монтана. А вдруг ты приемный сын? Будешь заходить ко мне в кафе, продавать свои рисунки на Монмартре, в квартале художников. Может, найдешь своих настоящих родителей.

Они шли мимо кованой кладбищенской ограды.

Растревоженный словами Минны, Уилл, чтобы уйти от разговора, рассказал, что Дочери американской Революции — на самом деле призраки.

Минна засмеялась.

— Не верю я в призраков.

— Тогда почему их цветы никогда не вянут?

— Покажи мне цветок, который не вянет.

Уилл повел Минну по кладбищенским дорожкам к изъеденным временем памятникам, украшенным живыми цветами. Минна хоть и подняла Уилла на смех, но просунула ладошку в его руку, когда они шли мимо искрошенных бурых надгробий, над которыми раскачивал ветви исполинский кедр. На другом конце кладбища, у кирпичной стены, они остановились. Над могильными плитами сгустились тучи, упали первые капли дождя.

— Пойдем отсюда, — сказал Уилл.