Ламмермурская невеста

Удрученный и испуганный, сэр Уильям несколько раз прошелся по комнате; страх, стыд и возмущение боролись в нем с привычкой во всем уступать своей дражайшей половине; наконец, как в подобных обстоятельствах всегда поступают трусливые люди, он решил прибегнуть к mezzo termine, то есть к полумерам.

— Я скажу вам прямо, сударыня, что не хочу и не могу обойтись с Рэвенсвудом так неучтиво, как велите вы: он этого не заслужил. Если вам угодно безрассудно оскорблять дворянина в вашем собственном доме, не в моих силах помешать вам в этом. Но служить орудием такого ни с чем не сообразного поступка я не намерен.

— Не намерены?

— Нет, клянусь небом, — решительно заявил сэр Эштон. — Я готов исполнить любое требование, не противоречащее общепринятым приличиям, скажем — прекратить знакомство постепенно.., или что-нибудь в таком роде… Но выгнать Рэвенсвуда из замка — нет, на это я не могу и не хочу согласиться.

— В таком случае, мне и на этот раз придется поддержать честь семейства самой, как это нередко случалось и прежде.

Леди Эштон села к столу и быстро набросала не сколько строк. Лорд-хранитель попытался было еще раз предостеречь жену от столь опрометчивого шага, но она отворила дверь и позвала камеристку, находившуюся в соседней комнате.

— Подумайте, что вы делаете, сударыня. Вы превращаете в смертельного врага человека, у которого вскоре не будет недостатка в средствах, чтобы вредить нам.

— Вы когда-нибудь видели, чтобы Дугласы боялись врага? — презрительно улыбнулась леди Эштон.

— Рэвенсвуд горд и злопамятен, как сотня Дугласов и сто дьяволов в придачу. Повремените хотя бы до утра.

— Ни одной минуты, — ответила леди Эштон. — Миссис Патулло, отнесите эту записку молодому Рэвенсвуду.

— Мастеру Рэвенсвуду, сударыня? — переспросила служанка.

— Пусть мастеру, если вам так больше нравится.

— Я умываю руки, — сказал лорд-хранитель. — Спущусь в сад посмотреть, собрал ли садовник фрукты к десерту.

— Ступайте, — промолвила леди Эштон, награждая его взглядом, полным бесконечного презрения. — Благодарите бога, что он дал вам жену, способную радеть о чести семьи с не меньшим рвением, чем вы — о яблоках и грушах.

Лорд-хранитель оставался в саду ровно столько времени, сколько, по его расчетам, нужно было, чтобы переждать, пока отбушует леди Эштон и пройдет по крайней мере первая вспышка гнева у Рэвенсвуда.

Вернувшись в зал, он застал там маркиза, отдававшего распоряжения своим слугам: маркиз был явно разгневан, и когда сэр Уильям рассыпался в извинениях за свое продолжительное отсутствие, резко его прервал:

— Я полагаю, сэр Уильям, вам известна странная записка, которую ваша супруга соизволила написать моему родственнику Рэвенсвуду, — маркиз сделал особое ударение на слове «моему», — и вас едва ли может удивить, что я собираюсь покинуть ваш дом.

Мой родственник уже уехал, не считая нужным проститься с вами, так как все ваше прежнее гостеприимство зачеркнуто этим неслыханным оскорблением.

— Уверяю вас, милорд, — ответил сэр Уильям, принимая от маркиза записку леди Эштон, — я не причастен к этому письму, и мне неизвестно его содержание: я знаю только, что леди Эштон питает неприязнь к Рэвенсвуду и что она очень вспыльчива.

Я искренне огорчен, если она чем-то обидела вашего родственника или если он обиделся на нее. Но, надеюсь, вы понимаете, что женщина…

— Должна вести себя по отношению к высокопоставленным лицам так, как подобает ее собственному высокому положению в свете, — докончил за него маркиз.

— Разумеется, милорд, — согласился бедный лорд-хранитель, — но примите во внимание, что леди Эштон все-таки женщина…

— И как таковая, мне кажется, — снова перебил его маркиз, — должна знать свои обязанности хозяйки дома. Но вот и она. Надеюсь, я узнаю из ее собственных уст, что побудило ее нанести такое неслыханное и неожиданное оскорбление моему родственнику, который, как и я, находился в гостях у ее светлости.

В эту минуту в зал действительно вошла леди Эштон. Бурное объяснение с мужем и последующий затем разговор с дочерью не помешали ей позаботиться о туалете — наряд ее был очень красив. Любезное выражение лица и величественные манеры придавали ей в эту минуту то особое великолепие, с каким знатная дама должна появляться в подобных случаях.

Маркиз надменно ей поклонился, и она ответила ему с равным высокомерием и холодностью. Тогда, взяв из неподвижной руки сэра Уильяма пресловутое послание, маркиз подошел к виновнице происшествия, намереваясь потребовать у нее объяснения, но она предупредила его:

— Я вижу, милорд, вы хотите начать неприятный разговор. Мне очень жаль, что подобный разговор возникает между нами, особенно сейчас, когда он может омрачить, пусть на короткое время, почтительный прием, который нам подобает оказать вашей светлости. Но таковы обстоятельства. Мистер Эдгар Рэвенсвуд, которому я адресовала эту записку, злоупотребил гостеприимством нашей семьи и доверчивостью сэра Уильяма, вырвав у молодой девушки обещание вступить с ним в брак без ведома ее родителей, которые никогда не дали бы на это свое согласие.