Ламмермурская невеста

— Да, — продолжал он все с большим и большим воодушевлением, — я Эдгар Рэвенсвуд, который из любви к вам порвал священные узы, обязывающие его мстить за попранную честь рода. Я тот самый Рэвенсвуд, который ради вас простил давние обиды; более того — я дружески жал руку гонителю и разорителю моего семейства, человеку; оклеветавшему и убившему моего отца.

— Моя дочь, — прервала его леди Эштон, — не имеет оснований сомневаться в том, что вы Рэвенсвуд: злобная ненависть, которой пышет ваша речь, не замедлила напомнить ей, что перед нею смертельный враг ее отца.

— Прошу вас, не перебивайте меня, миледи, — возразил Рэвенсвуд. — Я жду ответа от вашей дочери.

Итак, я продолжаю. Мисс Эштон! Я Рэвенсвуд, которому вы дали клятву в верности. Правда ли, что вы хотите отречься, от нее и взять назад свое слово?

Бескровные губы Люси зашевелились.

— Этого хочет моя мать, — еле слышно произнесла она.

— Это правда! — воскликнула леди Эштон. — Именно я, по праву, данному мне богом и людьми, не только посоветовала моей дочери, но и поддержала ее намерение отказаться от злополучного, опрометчиво данного ею слова и считать, согласно священному писанию, эту помолвку недействительной.

— Священному писанию! — презрительно усмехнулся Рэвенсвуд.

— Мистер Байдибент, — обратилась леди Эштон к священнику, — прочтите текст, в силу которого вы сами после долгих раздумий объявили недействительной мнимую помолвку, на которой настаивает этот исступленный безумец.

Пастор достал из кармана библию, отстегнул застежки и прочел следующее:

— «Если женщина даст обет господу и положит на себя зарок в доме отца своего в юности своей, и услышит отец обет ее и зарок, который она положила на душу свою, и промолчит о том отец ее, то все обеты ее состоятся и всякий зарок ее, который она положила на душу свою, состоится».

— Именно о нас говорят приведенные вами слова, — воскликнул Рэвенсвуд.

— Терпение, молодой человек, терпение, — остановил его пастор, — слушайте, что сказано далее: «Если же отец ее, услышав, запретит ей, то все обеты ее и зароки, которые она возложила на душу свою, не состоятся и господь простит ей, потому что запретил ей отец ее».

— Ну! — торжествующе крикнула леди Эштон. — Разве не о нас говорят приведенные здесь слова? Посмеет ли он отрицать, что, как только мы, родители обманутой им девушки, узнали о данном ею обете, или зароке, который она возложила на свою душу, мы тотчас решительно воспротивились ее поступку и письменно уведомили этого джентльмена о нашем решении.

— И это все? — воскликнул Рэвенсвуд, повернувшись к Люси. — Неужели ради этих жалких, лицемерных софизмов вы соглашаетесь нарушить священную клятву, которую дали по доброй воле, и принести в жертву нашу любовь?

— Слышите? — закричала леди Эштон. — Он богохульствует!

— Да простит ему господь! — вздохнул пастор. — И да наставит его на путь истины!

— Вспомните, чем я пожертвовал ради вас, — продолжал Рэвенсвуд, по-прежнему обращаясь к Люси. — Честь древнего рода, советы друзей — ничто не могло поколебать моего решения: ни доводы рассудка, ни предзнаменования не могли заставить меня отказаться от вас. Мертвые выходили из гробов, чтобы предварить меня об опасности, но я не внял их предостережениям. Неужели в благодарность за мою верность вы пронзите мне сердце тем самым оружием, которое, слепо веря вам, я сам вложил в ваши руки?

— Мастер Рэвенсвуд, — прервала его леди Эштон, — вы задали все вопросы, которые сочли нужными. Вы видите, что моя дочь не в силах говорить с вами. Но я отвечу за нее раз и навсегда. Вы хотите знать, по своей ли воле Люси Эштон взяла назад слово, которое вы выманили у нее? У вас в руке письмо, написанное моей дочерью, в котором она просит вас расторгнуть помолвку. Если вам мало этого доказательства — взгляните: вот брачный контракт с мистером Хейстоном Бакло, который она только что подписала в присутствии этого достопочтенного джентльмена.

Рэвенсвуд взглянул на лежащие перед ним листы и словно окаменел.

— Мисс Эштон сама подписала этот контракт?

Без насилия? Без обмана? — спросил он пастора.

— Сама, — ответил Байдибент, — клянусь вам а этом.

— Что ж, миледи, вы представили неопровержимые доказательства, — мрачно сказал Рэвенсвуд. — Бессмысленно, да и недостойно тратить время на пустые уговоры и упреки. Вот, мисс Эштон, возвращаю вам залог вашей первой любви; — и он положил перед Люси ее обязательство и половинку золотой монеты. — Желаю вам сохранить верность слову, данному вами ныне, и попрошу вас вернуть мне свидетельства моего обманутого доверия, или, вернее, моего безумия.