Капустин, однако, не расслаблялся никогда, и выудить из него что-нибудь было сложно. Беседуя с ним, я часто думал о вас, Елизавета Петровна. Мне хотелось выяснить – удалось ли таким мечтательным и чистым душам как вы освободить народ? Или он по-прежнему влачит свои дни во тьме, спаиваемый известно кем и лишенный прав собственности?
Несколько раз я пытался завести разговор на эту тему, но Капустин реагировал довольно странно – хихикал, и, словно бы продолжая какой-то не со мной начатый разговор, отвечал крайне таинственно:
– За такие высказывания, Маркиан Степанович, вы бы у нас сразу загремели по двести восемьдесят второй, и крепко…
Я запомнил эту цифру, потому что Капустин повторял ее всякий раз, когда я пытался обсудить с ним беды России и узнать, какое разрешение получили наши проклятые вопросы в будущем.
Еще меня очень интересовало, появятся ли в русском обществе яркие и несомненные моральные светочи вроде графа Толстого… Но Капустин всякий раз или начинал что-то мямлить, или менял тему.
Занятным мне показалось разве что его разъяснение, каким образом будущим властям удается скрывать от публики все эти космические тайны.
– Вот это как раз просто, – ответил он. – Для этого не надо их скрывать.
– То есть как?
– А так. Надо устроить, чтобы про внеземных обитателей и летающие тарелки каждый день писала вся помойная пресса. И все время появлялись новые жуткие подробности и
– Хорошее словечко – «хамуфляж», – сказал я. – Уже по звуку ясно, что такое. И кто же изобрел такой хитрый метод?
– Долго объяснять. Исторически нашли методом проб и ошибок.
В общем, я быстро понял, что откровений от этого господина не дождусь.
С Пугачевым обстояло похоже. Я, собственно, за все время поговорил с ним только один раз, и то коротко. Однажды он обсуждал с Капустиным судьбу их сослуживца (так я понял), и мой слух выхватил из их речи странную фразу, показавшую, как сильно изменился за век с лишним русский язык: «в Украине на подвале».
– Вы хотели сказать, в подвале на Украине? – решился я переспросить.
– Нет, – ответил Пугачев, смерив меня подозрительным взглядом, – я хотел сказать именно «в Украине на подвале».
– А смысл этих слов такой же?
– Нет, несколько другой.
– И какой же именно?
– А это, – сказал Пугачев самым дружелюбным тоном, – я вам заебусь объяснять, Маркиан Степанович.
После этого всякое желание говорить с ним у меня пропало – дело могло кончиться дуэлью.
Куда интереснее сложилось мое общение с Карманниковым – он, в отличие от Капустина и Пугачева, быстро пьянел и не так следил за языком. Поэтому, пока начальника не было рядом, он успевал рассказать много интересного – не столько, впрочем, про будущее, сколько про некоторые удивительные особенности путешествия во времени.
Надо сказать, что я долго размышлял об этом предмете, и у меня возник вопрос, совершенно поставивший мой ум в тупик. Мне стало интересно, как из этого тупика выберется Карманников.
– Скажите, – спросил я его за водкой, – а что, если я логически докажу вам, что путешествие в прошлое невозможно?
– Попробуйте.
– Ну вот, например, человек отправился в прошлое, встретился со своим отцом и помешал ему познакомиться с матерью. Выходит, он уже не родится на свет и не сможет попасть из будущего в прошлое. И не сможет помешать своим родителям познакомиться. А значит, они познакомятся и он родится… Методом исключения получаем, что отправиться в прошлое нельзя…
Карманников хмыкнул.
– Классический пример, – сказал он. – Поздравляю, что так быстро додумались сами. На таких вот смысловых скрепах и покоится наивная самовлюбленность человеческого разума.
– Но ведь звучит логично, – сказал я.
– Да, логично. Вот только Вселенная устроена не вполне в соответствии с вашей логикой. Есть у нее такой недостаток…
И он засмеялся.
– Вы можете объяснить этот парадокс?
– Могу. Вы родитесь все равно.
– Каким же образом?
– Наши физики, которые обучались у бородачей, называют это
– Подождите, – сказал я. – Позвольте. Во-первых, вы не смеете так говорить про мою мать. А во-вторых, если я окажусь сыном кучера, как это может сойти на нет?