Лампа в окне

— Пятьдесят лет мне было, когда второй раз женился. Меня с ней соседка познакомила. У ней, у второй, муж до меня, знаешь, был кто? Доктор наук. Ну, не совсем доктор, а почти. Книгу уже писал и — инфаркт. Умер. Познакомили меня с ней… Там, эта самая знакомая, кроме моей ещё одну женщину пригласила. Вдвоём они были. Но я на эту вторую даже не поглядел, сразу только на свою. Не поверишь, в пятьдесят лет первый раз влюбился. Мы, ёлки, как жить вместе стали, я домой не шёл — летел. И пить бросил, вообще в рот не брал. Я её, знаешь, как называл? «Коровка моя бельгийская». Она обижалась: «Чего, я такая толстая?» А я говорю: «Нет, такая дорогая». Она всё говорила — никогда бы не поверила, что первый муж учёный, а второй будет работяга, что ни на есть.

Покрутив в руках вилку, Палыч снова отложил её.

— И, поверишь, полгода как нет её, а я лежу у себя в комнате и слышу, как она ходит. И знаю, что не может такого быть, что нет её, в земле она, а слышу. Она это ходит, точно. Только она так ходила.

После паузы он продолжил:

— И вот с месяц назад бродил как-то по улицам, бродил. А сердце не отпускает, чувствую, дышать не могу. Ну, я взял, не думая, под машину и сиганул. И только по башке-то и схлопотал.

— Дело-то закрыли?

— Закрыли. Я обещал в эту, в прокуратуру написать, они сразу на попятную.

Так ничего и не съев, Палыч поднялся и ушёл в ванную. Наступила тишина. Вскоре опять слышно стало постукивание деревяшки о плитку.

Вечером Палыч замешкался в дверях.

— Слушай, я обед-то не съел…

— Да ради Бога, я тебе сейчас разогрею. Или, хочешь, с собой тебе заверну?

— Ага, заверни. А то, ёлки, дома ничего нет. Только колбаса, а от неё всё нутро скручивается. Спасибо тебе. Кормишь ты меня знатно эти дни. Я даже ощущаю себя по-другому. А то по нашей жизни… И зарплата тоже… Оштрафовали меня, что к тебе тогда не пришёл. Ладно, до завтра. Там совсем немного осталось, в углу. Там мусор, я не убирал. Доделаю и тогда уж приберу.

Зажав под локтем свёрток с едой, Палыч зашлёпал вниз по лестнице.

На следующий день он не появился. Как мне сказали на фирме, Палыч снова запил. На этот раз его уволили. Больше он ко мне не приходил.

Мусор — остатки засохшего раствора, осколки плитки — я за ним прибрал, а серая заплата в углу стены, где он не положил несколько плиток, так и осталась. Когда на это место встала стиральная машина, оказалось, вроде, и не очень заметно. Да мне и не хотелось доделывать — вдруг Палыч всё-таки однажды явится, что я ему скажу?

ДОМИНО

Это было ежевечерним ритуалом, как только сумерки начинали опускаться на нашу улицу. Кто нёс складные самодельные табуретки, кто домино, а дядя Костя, наш сосед через забор, давал команду своему сыну включить лампочку в жестяном абажуре, которая на длинном проводе свисала с фонарного столба. Приделана эта лампочка была совершенно пиратским манером, безо всякого разрешения властей. Кто лазал на столб? Как он ухитрился? Этот момент я почему-то упустил, хотя в скудной на события поселковой жизни сосед на столбе был моментом не менее волнующим, чем, скажем, появление грузовика, которое неизменно вызывало целую бурю эмоций — мы с воплями неслись за ним, рискуя попасть под колёса. Такими были шестидесятые годы в ближнем Подмосковье.

Старики. Они все были примерно одного возраста, немногим за шестьдесят, чуть больше, чем мне сейчас. Участки в нашем посёлке под Зеленоградом они получали в конце сороковых, совсем недавними фронтовиками. Здесь и знакомились — работали они на разных заводах и участки получили порознь. Отстраивались, как могли, работая шесть дней на заводах, а по воскресеньям возводя свои кто дощатые хоромы, а кто и кирпичные. Многие из этих домиков, даже и деревянные, стоят по сию пору, семьдесят лет спустя.

Едва подведя дом под крышу, когда стало, где обретаться в выходной, со страстью оголодавших по своему, по собственному, бросались работать на земле. «Поднимали» выделенные им сотки, корчевали пни, пальцами перетирали землю в порошок, удобряли невесть где добытым навозом. Пололи, белили стволы яблонь и слив, воевали с тлёй и гусеницами, безбожно распыляя, боже мой, ДДТ, смертельно опасный для нас самих не меньше, чем для вредителей.

Годы шли, они старели, постепенно уходили на пенсию и теперь уже всё время могли отдавать своим участкам и домишкам. Хотя нет, некоторые не работали с самой войны, оттого что вернулись домой искалеченными.