Лампёшка

— Но он там? — дрожа от холода, спрашивает она. — Наверху?

— Да где ж ему быть? — Лицо у женщины приветливое, широкое, с обветренными щеками. — Никуда он отсюда не денется. Но, бывает, днями не спускается вниз, даже если я сто раз кричу, что каша остынет… — Она снимает с кастрюли крышку и суёт кашу девочке под нос. — Видишь, сейчас она ещё вкусная, но это ненадолго.

В серую размазню плюхаются капли дождя.

— Но его благородие никуда не торопится… Что он делает наверху? Да ничего, наверное, — а что там делать-то? Запалил фитиль, потушил фитиль — вот и все дела. Казалось бы, поешь, хоть время скоротаешь. Но нет, он упрям, как старый… — Она бросает взгляд на девочку и умолкает.

— Ну вот! — продолжает она голосом повеселее. — Такие дела. А сама-то ты? Я о тебе думала, беспокоилась, как ты там одна в Чёрном доме. Там и впрямь чудовище живёт? Да нет, не может быть — ты-то ещё здесь. Ноги-руки вроде целы. Ты меня-то помнишь? Нет?

Нет, впервые вижу — хочет ответить Лампёшка. А может, и не впервые.

— Я вон там живу, — женщина указывает на конец тропинки, где действительно стоит домик, наполовину спрятавшийся за скалу. — Правда, не так уж и давно, с тех пор как мой муж… Я так часто тебе махала, но ты меня будто не замечала. Вечно в заботах, вечно носишься, бормочешь что-то себе под нос… — Она опять заглядывает в кастрюлю. — Что ж, сегодня ничего не выйдет. Сама-то не голодная?.. Девочка, да ты насквозь промокла! Пойдём, зайдёшь ко мне чаю попить…

Она берёт Лампёшку за руку, и та вскрикивает от боли. Женщина внимательно осматривает руку и тянет Лампёшку за собой, не переставая говорить:

— И чистая иголка у меня найдётся, мигом занозу вытащим. Это от брусьев тех, да? Я от них тоже настрадалась, вот давеча…

Лампёшка пытается впрыгнуть в разговор, как во вращающуюся скакалку.

— Но… — пробует она. — Как у него дела? У отца. У него всё хорошо?

Соседка замедляет шаг и оглядывается на маяк.

— Хорошо… ну, я бы не сказала. Но он жив. И, думаю, ужасно скучает по тебе.

— Правда? Он говорил?

— Нет, говорить не говорил. — Соседка тянет её дальше за другую руку. — Но это как раз и значит, что скучает. Пойдём, девочка, выпьешь чаю. Жаль, что ты выбралась в неудачный день! А теперь на ярмарку? У тебя ещё есть время? А то оставайся ночевать. Нет, тебе нельзя, конечно, — понимающе кивает она, увидев, что Лампёшка мотает головой. — Я ему передам, что ты приходила. Он будет… Погоди, я кое-что придумала!

Она останавливается посреди тропинки и, лучезарно улыбаясь, смотрит на Лампёшку. Внезапно на её лицо набегает тень.

— Ах, нет, нет, конечно, ничего не выйдет. Я подумала, что ты могла бы ему… Хотя вряд ли… Или всё-таки… Скажи-ка, ты писать умеешь?

Впервые за весь свой выходной день Лампёшка расплывается в улыбке.

Часть 5. Русалка в шатре

Умопомрачительные уроды

Все аттракционы — по двадцать пять центов, а у Лампёшки в кармане как раз спрятан четвертак, тот, что дала ей Марта. Она могла бы прокатиться на колесе обозрения или покачаться на «бешеных качелях». Или могла бы разок побороться с силачом в полосатой майке, который, похоже, зол на весь мир, — нет уж, спасибо. Можно купить одну сосиску с квашеной капустой, или один раз стрельнуть в тире и выиграть бутылёк пахучей воды и букет бумажных роз, или можно выпить глоток чудо-масла, которое помогает от любых хворей… Но Лампёшка давно придумала, на что потратит четвертак.

Среди развлекающейся толпы и разлетающихся пивных брызг она уже высмотрела лоток, где продают сахарную вату. Она купит один моток и, аккуратно завернув в бумагу, отнесёт Рыбу. Сюрприз! Он в последнее время такой бледный и измождённый — глядишь, немного воспрянет.

Но сперва можно чуток поглазеть вокруг — тут столько всего!

Сквозь облака пробился водянистый солнечный свет и раскрасил воздух: небо заиграло фиолетовым, зелёным, золотым. Её рука больше не болит, а сегодня или завтра, самое позднее — послезавтра отец прочтёт письмо и подумает о ней.

«Дарагой папа, — написала она. — Как тваи дела мои харашо. Я тебя вижу из акна дома где теперь живу. Памаши мне разок? Незабывай кушать я вирнусь в следущий выхадной».

Лампёшка улыбается и засовывает руки поглубже в карманы нового платья. Какое же это волшебство — уметь писать!

Ярмарочный люд визжит и веселится, стайки детей перебегают от одного аттракциона к другому. «Гляди, вон там! И там! А это видали?» Ну и хорошо: никто не обращает на Лампёшку внимания, все глазеют на парад-алле, рассекающий толпу.

Клоуны в полосатых костюмах и на ходулях тянут за собой белых собачонок. Жонглёры подбрасывают в воздух всё, что только можно: ножницы, бутылки, апельсины, кроликов. Акробаты раскачиваются друг у друга на плечах, раскинув руки и размахивая флажками. Огнеглотатели дышат пламенем, а за ними…

— Вон, вон он! Слон!