Улицы почти пустые, тут и там попадаются кучки людей, спешащих на Ветряную пустошь, где раскинулись ярмарочные шатры. Оттуда доносятся обрывки музыки, пьяное пение, крики. И хорошо: так никто не обратит на неё внимания. Ещё два поворота, и она в порту.
День серый и мрачный, морской ветер так швыряет капли на мостовую, что они отскакивают от неё, словно дождь вдруг пошёл снизу вверх. Лампёшка вытирает холодные щёки и слизывает капли с ладони. Соль. Вкусно.
А вот и маяк. Серая башня на сером фоне. Лампёшка замирает на месте и пожирает башню глазами. Ей хочется впитать в себя эту картину до последней капли.
Она бегом спускается по базальтовым ступенькам на каменную тропинку, ведущую к маяку. Сейчас отлив и не очень мокро, шагать по ней легко. Но чем ближе маяк, тем яснее: всё изменилось. Её дом больше не похож на её дом. Их зелёная дверь с медной ручкой заколочена большими корявыми брусьями крест-накрест — зелёной краски почти и не видно. Окно рядом забито занозистой доской. Садовой скамейки как не бывало, огород затоптан. Растут только колючки, которые она всегда выпалывала, — теперь они вольготно расправили свои цепкие корни и вытеснили всё остальное. Лампёшка останавливается: слёзы жгут ей глаза.
«Да ладно тебе, Эмилия, — уговаривает она саму себя. — Это всего лишь трава. Её вырвать можно». Лампёшка утирает нос — сопли, слёзы, морская вода, всё одинаково солёное. Задрав голову, она смотрит наверх, на галерею: может, он там. Может, заметил её. Может, машет ей. Она прищуривается, но ничего не видит.
— Папа! — кричит она, ещё и ещё раз, но в окне никто не появляется. Подойдя к дому, она дёргает дверное окошко и пытается постучать в дверь сквозь брусья. — Папа, это я! Слышишь? Ты меня слышишь? Папа!
Ветер уносит её голос, в руку впиваются здоровенные занозы, сразу три штуки. Две она вытаскивает зубами, но третья обламывается и застревает в ладони.
— Папа! — кричит Лампёшка снова, изо всех сил. К двери никто не подходит.
— Нет… — вздыхает Лампёшка и опускается на ступеньку крыльца.
—
— Я просто хотела его проведать…
—
—
— Неправда, не может быть, он бы никогда…
—
Лампёшка вспоминает, как отец, спотыкаясь, обшаривал дом в поисках бутылки, которая должна была где-то заваляться, или денег, которые должны были ещё оставаться. Ничего не найдя, он вновь пропадал куда-то, да и если находил — тоже пропадал.
—
— Да, но раньше он был другим. Раньше всё было иначе, правда.
Лампёшка оглядывается кругом. Этот пляж, это крыльцо — они ясно стоят у неё перед глазами. Пираты затаскивают шлюпки на песок, на огне жарятся креветки. Отец балагурит, мама… Мама, мама…
Лампёшка опускает голову на колени, её пробирают холод и сырость.
Да, но… думает она. Мисс Амалия ведь сказала: он здесь. И маяк горел, я сама видела. Почему же он не отзывается?
— А ты, должно быть, Лампёшка… Кто ж ещё? — неожиданно раздаётся голос.
Лампёшка поднимает глаза. На тропинке стоит женщина. В руках у неё кастрюлька.
— Решила зайти в свой выходной? Ох, по-моему, он… Не повезло тебе… — Она тоже поднимается на крыльцо, и Лампёшка чувствует, как юбка женщины мягко касается её щеки.
— Мистер Ватерман! — кричит женщина в дверное окошко. — Смотрите, кто здесь! Ваша дочь! И ужин ваш в придачу, если желаете! Спуститесь, пожалуйста, — слышите? Мистер Ватерман!
Лампёшка встаёт и прислушивается. Но слышен лишь стук капель по стеклу: дождь зарядил сильнее.
Женщина качает головой.
— Он как раз вчера спускался. Так что теперь мы нескоро его увидим. Тебе и впрямь не повезло.
Лампёшка утирает щёки. Ай, заноза застряла глубоко, ноет уже вся ладонь.