Лампёшка

— Нет, — качает она головой. — Правда. Одна здоровая, а от второй только половина осталась. Передвигаться он может только вприпрыжку. А это непросто при… при его работе.

— Ну да, он тоже, конечно, пират! — Всё она врёт, он уверен.

— Нет, смотритель маяка.

— И что же с ней случилось, с ногой?

— Не знаю, он не хочет рассказывать.

— А… — Эдвард опять ложится на спину. — Тяжко ему?

— Да, — подумав, отвечает Лампёшка.

Август никогда не желал об этом говорить. И отказывался от всякой помощи. От хорошего костыля, от деревянной ноги. «Чего нет, того нет, — пожимал он плечами. — Что погибло, то погибло. Не выпилил же я себе деревянную жену? Обойдусь. И так жить можно».

«Можно, — думает Лампёшка. — Пока я была рядом и всё за него делала. А теперь? Как он со всем справляется?» Её ужасно тянет домой. В среду после обеда, думает она. В среду выходной.

В открытое окно с ветром врываются запах травы и клацанье ножниц Ленни. Вокруг башни парят морские птицы и что-то весело кричат солнцу.

— Ну и шум! — говорит Эдвард. — Закрой окно.

— Так это же приятно, вкусно пахнет.

— Делай, что говорю. — Он закатывается под кровать. — У меня голова болит. Закрой окно и уходи.

— Мы что, читать не будем?

— Сегодня — нет.

Она берёт поднос и идёт к двери.

— Вернусь в полчетвёртого, к купанию, хорошо?

Он не отвечает.

В саду Лампёшка замечает торчащую из-за изгороди стремянку Ленни. Каждый день он передвигает её на новое место, забирается наверх и стрижёт себе дальше. Две передних изгороди всё больше смахивают на собак с разинутыми пастями и развевающимися на ветру ушами. Высокая изгородь сзади превращается в носорога, а на длинной изгороди посередине вырастают шипы, как на спине у дракона.

«Ай да Ленни!» — думает девочка.

Воздух в саду тёплый и ласковый, да и дом, обвитый плющом, в котором гнездятся подрастающие совята, уже не выглядит таким хмурым.

Лампёшка поднимает глаза к запертым окнам башни. Как бы вытащить этого мальчишку на улицу — хоть разок?

Плотницкая

Ник аккуратно ставит кораблик на стол. Кораблик длиной с мизинец, шириной с полмизинца, но с мачтами и парусами, иллюминаторами и даже русалочкой на носу. Рядом приготовлена бутылка, в которой кораблик скоро окажется. А потом он присоединится к остальным, которые поблёскивают на полках. Целые ряды бутылок, в каждой — по кораблику. По кораблику, который ну никак не мог протиснуться в горлышко бутылки, но всё же каким-то образом очутился внутри. Ник изобрёл целый механизм подтягивающих друг друга верёвочек, мачт на шарнирах, саморасправляющихся парусов, и его пальцам всё ловчее удаются мелкие детали, каждый следующий кораблик выходит лучше предыдущеего.

Когда-то он строил настоящие большие корабли, но эта работа нравится ему гораздо больше. Да она и не такая утомительная. Ник способен целыми днями просиживать за этим занятием в своём домике, который так обвит колючками и зарос крапивой, что никто о нём и не подозревает. Белочка на крыше, малиновка за окном, тарелочка каши, чашечка-другая кофе — а больше он ни в чём и не нуждается.

Не нуждался. Пока у него вдруг не появилось дело. Хоть плотницкая и стоит глубоко в саду, он слышит зов девочки. Слышит всякий раз.

«На помощь! Как же мне перелезть через эту ограду? На помощь, я сейчас упаду! Как бы вытащить этого мальчишку на улицу? Как вернуться к папе? На помощь, кто же мне поможет?»

Что ж, он и поможет.

Может, это потому, что она — дочь своей матери, может, в этом всё дело. Он не вспоминал о ней годами, но, отворив ворота, вспомнил сразу. Потому что девочка — вылитая мать.

Ник отодвигает табуретку и потягивается. Затем принимается искать подходящие доски, пилу, точило. И где-то должны быть колёса. Смахнув сор с верстака, он берётся за работу.

А следующий кораблик подождёт.

За плотницкой на двух чурбаках лежит ещё одно плавательное средство — настоящая дощатая лодка. Она уже готова и выкрашена в зелёный цвет, хотя час её ещё не настал. Лодка перевёрнута, но на борту можно разобрать название — «Эмилия».

Домывая посуду, Лампёшка вдруг слышит: в саду кто-то свистит на пальцах. Девочка выглядывает в окно. По тропинке шагает Ник и машет, зовёт её. Он что-то за собой тянет: совсем новую, чисто оструганную тележку с ручкой и с кожаной подушечкой внутри. На подушечку можно, к примеру, сложить хвост, если он у тебя есть.

Лампёшка тут же всё понимает. Она бросается к двери кухни прямо с полотенцем в руке.

— Да! — кричит она. — Да, именно это мне и нужно! Как ты догадался?

Тележка

— Нет! — говорит Эдвард. И речи быть не может.

Что это она ещё выдумала? Выйти из комнаты? Спуститься вниз? А потом, разумеется, на улицу, где холодно, да ещё в тележке, которая, ясное дело, трясётся и из которой он выпадет и что-нибудь себе сломает? На улицу, где его могут увидеть? Ничего ужаснее и представить себе невозможно!