Лапландия. Карелия. Россия

Кроме сеидов и упомянутых выше деревянных истука­нов, в лапландской мифологии встречаются еще особые бо­жества: Эй, или Эйш (в пограничной шведской Лапландии Айа, Айеке, Атпйа), Акку, Гиида, Туона, Лемпо, Маддерака или Муддерака, Укзака или Юкзакка, Яабмеакка. Древ­нейшие писатели говорят еще о некоторых других боже­ствах, но эти или просто присочинены, или приводятся по какому-нибудь недоразумению, потому что предполагают такое высокое религиозное понятие, к какому подобный дикий народ вовсе не способен. Из тех же, которые дей­ствительно принадлежат к лапландской мифологии, боль­шая часть тождественны с финскими. Так и в мифологии финнов Укко известен под именем Эйя, Акку — одно с на­шим Акка или Эммо-, Гиида, Лемпо, Туона — финские Гиизи, Лемпо, Туони. Эйя и Акка встречаются в Энаре как названия гор, высоких скал, больших озер. В пограничной Финской Лапландии гром называют Эйш, уменьшительное от Эйя — так же точно, как у финнов гром называют обык­новенно уменьшительным Укконен. Радугу финские лап­ландцы называют Эйя дауге, что соответствует финскому Укон-каари (дуга Уккова). Имя Гиида слышал я только в изречении: mana Hildan (по-фински mene hiiteen) — поди к Гиизи. Туона, Туоне или Туон находятся в лопарском словаре Линдаля и Орлинга, но в Норвежской и в Финской пограничной Лапландии это слово неизвестно. Яабмеакка (по-фински Туонен-акка) и Маддеракка (по-фински маанакка и манун-эйко) встречаются также в финской мифоло­гии, но в ней нет Сааракка и Укзаака. Мифологи полага­ют, что Маддеракка, Сааракка и Укзака призывались при родах, но это предположение не совсем верно и, может стать­ся, имеет одно только филологическое основание. По слова­рю Линдаля и Орлинга слово маддер в пограничной шведс­кой Лапландии (в простонародии маддо) значит происхож­дение, а слово сарет — творить. По этому объяснению не­трудно было напасть на качества, которые приписали Маддеракку и Сааракку. Доктор Лёнрот заметил мне, однако ж, что эти названия, может статься, происходят от финско­го слова маннер (manner) — материк, земля и саари (saari) — остров. Такое производство не представляет в филологи­ческом отношении никакого затруднения, потому что по духу и законам лапландского языка слово manner (коренное mantere, откуда mander и наконец manner) может переходить в madder, так как hinta (цена, достоинство) переходит Bhadde, rinta (грудь) —в radde, pinta (древесная кора) — в bidde, kant (кайма) — Bgadde, sand — Bsaddu. В отношении к Маддеракка это производство подтверждается еще следующим изрече­нием, сообщенным мне пастором Фельманом: «Man laem Madderest ja Madderi mon boadam, Madderakast топ laem aellam ja Madderakka kuullui mon boadam», т.е. «Я из Маддера и к Маддеру иду, Маддераккой жил я и к Маддеракке пойду». Очевидно, что это перевод слов, произносимых при христиан­ском погребении: «Из земли взять еси и в землю пойдеши». Происходят Маддеракка и Сааракка действительно от финс­ких слов маннер и саари, то, вероятнее всего, что финны пере­крестили лапландских сеидов и обозначали словом Маддеракка находившихся на твердой земле, а словом Сааракка тех, ко­торым лапландцы поклонялись на островах озер. Что же ка­сается до Укзакка или Юкзака, то его можно произвести от лапландского юкзу (лов, добыча). В таком случае оно тожде­ственно с финским Вилъян Эйкко.

После этого краткого вступления в темные времена лап­ландской древности возвратимся к нашему путешествию. Все собрались к пылающему огню, разведенному посредине хижины. Женщины сидят, однако ж, в некотором отдале­нии от огня, а одна молодая, цветущая девушка ушла в далекий угол и с детской радостью рассматривает кольцо, ложку и платок, привезенные ей женихом с базара. Муж­чины взапуски хлопочут около горшков, проворно погру­жают в кипящую воду каждую поднимающуюся частичку мяса, временами вынимают кусок и с видом знатоков про­буют, уварилось ли оно. Не забывается при этом и норвеж­ская водка. Водка развязывает язык лапландца: начинают­ся шутки, разговоры, веселые рассказы, и вечер проходит, таким образом, весьма приятно. Наконец горшки снимают­ся с огня, и общество рассаживается около них отдельными кружками. За сытным ужином, в продолжение которого царило глубочайшее молчание, все улеглись в самом счаст­ливом расположении духа на постели из березового хворос­та. Через несколько минут все спало уже крепчайшим сном, заснул и самый огонь, бодрствовали только звезды на небе.