Лапти

— А шоссе мы построим. Обязательно построим, — шептал Петька, привалившись спиной к перегородке. — Построим шоссе, выложим камнем, утрамбуем, и пойдут по этому новому тракту автобусы… А на автобусах будем ездить мы из колхоза в колхоз по делам, а в дни отдыха тронемся в Дубровки, вроде на прогулку… и, конечно, с гармошкой.

В избе у Прасковьи, понуро обхватив руками голову, сидел Афонька. Увидев вошедших Алексея с Петькой, он сердито, чуть не плача, закричал:

— Вот выбрали, чтоб вас…

— В чем дело? — удивился Алексей.

— Хозяин по шее намотал. И сундучишко мой с барахлом выбросил. Вот он под ногами валяется. Говорил: зря в список включили меня. Хозяина надо было спросить. Да еще выгонять с собрания его заставили. Ровно на смех.

— Испугался! Э-эх ты, батра-ак! «Хозяин по шее намота-ал!» А ты что же думал, расцелует тебя твой хозяин? Подожди, не того еще жди от него. Он тебе первому враг. Пора понять.

Афонька полагал, что Алексей начнет утешать его, уговаривать, глядь — ругается. И еще ниже опустил голову. Но Алексей уже более мягким голосом спросил:

— Из-за чего же у вас сыр-бор вспыхнул?

Афонька, глядя на свои подшитые валенки, поведал:

— Поручили вы мне взять в комитет все мельницы, я и давай. С кого первого? С хозяина. И ведь, черт он толстый, добром я его уговаривал: «Отдай, мол, время такое», а он мешалку в руки: «Сколько тебе? В какое место?» Карпунька с кулаками. Вышвырнули меня, сундучишко вслед.

— И ты струсил? Эх ты, трус.

— Я трус? — вскинулся Афонька. — Это я — трус? Я завтра же у него все опечатаю. Я все его проделки знаю. В кулаке он у меня, только молчу. А ну-ка ответь: кому сдает гарнец? Коопхлебу? Вре-от, в Алызево на базар возит. А с дранки куда? А сколько дохода с чесалки? Я ему покажу, я ему уважу! И этому Хромому Степке попадет! Он узнает, как пишутся ведомости на гарнец! Я нашел концы. Я…

— Да не якай, — оборвал его Алексей, — не Яков. Вот лучше чайку сейчас попьем. Прасковью вон проси. Поможет тебе.

Века в нерушимом покое хранил Каменный овраг неисчислимые громады крепкого камня. Не хватало у человека смелости, и не было у него силы ворваться в туго набитую каменную пасть.

А вот пришли теперь к нему люди, смело — с кирками, ломами и лопатами — спустились на днище, буравят норы в неподвижных пластах, забивают мелкую крошку пороха, и гулко вздыхает каменный овраг, отворачивая и отдавая людям тяжелые глыбы.

Будут этим камнем выкладывать фундамент под мельницу, будут укреплять берега Левина Дола, мостить шоссе, выводить стройные быки, на которые ляжет перемет плотины.

А в Дубровках валятся могучие, будто литые, дубы. Слышно по лесу пение пил, звон топоров. Бунты сваленных деревьев громоздко залегли в просеках и ждут первого снега, по которому на дровнях будут подвозить их к берегу реки.

Третья партия землекопов подравнивает берега Левина Дола, закрепляет выбоины, углубляет место котлована, прокапывает отводящий кауз и роет колодец для турбины.

Ни одного дня нет Алексею отдыха. То заказы на арматуру, цемент и железо, то хлопоты о турбине со всеми к ней принадлежностями, то руководство подготовительными работами, Но усталости не чувствовал. Радовало, что удалось уговорить мужиков ломать камень, валить деревья и производить земляную работу.

Алексей с Петькой стоят над котлованом, где на дне его работают люди, вывозя на тачках глину.

— Тяжелая работа, — сказал Петька, — надолго хватит.

Алексей вздохнул:

— Да, много еще работы, друг дорогой, не тужи.

— Зачем тужить, если взялся служить, — складно ответил Петька.

— Кстати, в Алызове открываются краткосрочные курсы по агрономии. Не поступить ли тебе на них. Там поближе будешь к коммуне «Маяк». Узнаешь, как у них дело поставлено.

— А что ж! я согласен.

Приложив ладонь ко лбу, Алексей долго всматривался на бугор у Каменного оврага, где маячила какая-то фигура. Кивнув Петьке, опросил:

— Не узнаешь, кто там вышагивает?

Зоркий глаз Петьки сразу признал, кто идет. Мельком бросив взгляд на Алексея, он подмигнул и певуче ответил:

— Сердце сердцу весть подает. А опускается к нам сюда баба-яга, костяная нога. Иначе — пролетарья Дарья. Ну, ладно, оставайся, а я пошел в Дубровки дубы валить.

Алексей долго смотрел вслед уходящему Петьке, затем принялся наблюдать за приближающейся Дарьей. Та, крупно шагая и размахивая руками, быстро шла по косогору. У самой реки остановилась, посмотрела на мутную воду, через которую ей нужно переходить, перевела взгляд на берег, где стоял Алексей, и принялась махать ему рукой. Но он не отвечал ей. Тогда крикнула мужикам, копавшимся у берегов:

— Эй вы, где тут переход?

— Левей держись! Вон доски. Да гляди, подол не обмочи.

— А что? — опросила Дарья, уже ступив на гнущиеся доски.

— Ноги судорогой сведет.

— Найдется добрый человек, разогреет, — задорно ответила Дарья.

— Ах, огонь! — завистливо раздалось ей вслед.

Выбралась из-под крутого берега, улыбаясь, направилась к Алексею.

— Что не встречаешь?

Вгляделась в его посиневшее лицо и тревожно спросила:

— Да ведь ты, мотри-ка, прозяб насквозь. Гляди, у тебя и шея голая.