Гонения на меня и травля со стороны Кривицкого не заставили себя долго ждать, и вскоре я, по совету и настоянию Пастернака, ушла из редакции. Видимо, постоянное давление шло и на Борю. Во время болезни сына Лени Зинаида потребовала от Бориса Леонидовича дать клятву, что он порвет со мною.
И вот 3 апреля 1947 года после отчаянного разговора в моей комнатушке на Потаповском Борис Леонидович решил, что не имеет права на любовь. Я не должна отвлекать его от старой колеи жизни и работы, но «заботиться обо мне он всю оставшуюся жизнь обязательно будет». Ночь моя была тревожной: я видела, в каком отчаянном состоянии уходил Борис Леонидович с Потаповского. Мои домашние еще днем уехали к родственникам в Покровское-Стрешнево. Лишь под утро я задремала, а в шесть часов утра раздался звонок в дверь. На пороге стоял Боря в слезах. Мы обнялись, и он сказал: «Нет, я без тебя не смогу жить!»
С этого момента мы считали 4 апреля 1947 года днем нашего «бракосочетания». Утром этого дня Боря написал мне на красной книжечке своих стихов: «Жизнь моя, ангел мой, я крепко люблю тебя. 4 апр. 1947 г.».
Позже он напишет: «Я против каких-либо правил — должна ли быть семья по домострою или свободная любовь — в каждом случае это по-разному. Не должно быть таких правил, жизнь сама решает, какой ей быть».
Летом все домашние разъезжались по дачам, и мы часто оставались вдвоем в городе. Тот год сопровождался буйным цветением лип и опьянял завораживающим медовым запахом, прилетавшим с Чистопрудного бульвара. Боря входил в мою комнатку рано утром. Он, конечно, не высыпался — а значит, не высыпался и бульвар, и дома, и фонари. Как-то я встретила его, заколов волосы маминым черепаховым гребнем, и Боря написал стихотворение о женщине в шлеме, смотрящей в зеркало: «Я люблю эту голову вместе с косами всеми!..»
В нашей беседе Ольга Всеволодовна сообщила:
— Боря специально переписал для меня текст стихотворения «Лето в городе», которое я хранила в своем архиве. Его отняли у меня при аресте.
Советские пастернаковеды неверно датируют стихотворение «Лето в городе» 1953 годом. О том, что оно было написано до октября 1949-го, читателю ясно говорит одна важная деталь: строки «Запрокинувши голову вместе с косами всеми» относятся к периоду до ареста Ольги в октябре 1949 года. В лубянской тюрьме 6 октября 1949-го Ольге отрезали косы, так как по тюремным правилам они «категорически запрещены». «Ведь арестованная может и вокруг шеи косу обмотать», — пояснил тюремщик Ольге на Лубянке. То, что в концлагере также запрещено иметь косы, понятно без объяснений.