Лара. Нерассказанная история любви, вдохновившая на создание «Доктора Живаго»

Лето 1955 года было временем великого счастья.[357] Каждый вечер в шесть часов приходил Борис, в то время как Ольга деловито распечатывала принесенные им накануне страницы «Живаго». «Вообще-то она никогда всерьез не занималась этой работой – машинка у нас была нестандартная, и печатала мама непрофессионально. Только иногда, когда либо машинистка была в отъезде, либо требовалось быстро подготовить какой-нибудь кусок для последующей правки, Б. Л. доверял ей эту работу. Как-то раз даже я была допущена к этому святому делу – перепечатывала фрагмент из главы «Лесное воинство» – мама не успевала, кто-то приехал, а Б. Л. должен был вот-вот прийти. Но я, помню, наделала столько ошибок, особенно в сибирских фамилиях, что была навеки отстранена».

Об этих радостных семейных днях, проведенных вместе на даче Кузьмича, на заросшем камышами берегу реки Сетуни, Ольга писала: «Была комната,[358] был дом, был брошен якорь. Я часто корила себя – столько времени не догадаться так устроить нашу жизнь, наше совместное существование, совместную работу, независимо от всех и от всего… На Рождество у нас была елка, занявшая почти весь мой рабочий стол. Мы хохотали, наблюдая, как [кошка] Динка воровала блестящие шарики и тащила в свое гнездо. Было приятно сознавать: наша елка, наш стол, наш уклад, наше хозяйство».

Увы, Борис по-прежнему разрывался между непринужденной атмосферой «избушки» и напряжением на собственной даче, в «большом доме». Хотя Ольга никогда не вторгалась непосредственно на территорию Зинаиды, бывая на переделкинской даче, только когда Зинаида куда-то уезжала, та сразу же узнавала о ее присутствии в Переделкине. (Однако потом Борис в письме Жозефине с удовольствием заявлял: «З. не знает, что О.[359] снимает комнатку в крестьянском доме в соседней деревне».) Когда Ольгу выпустили из Потьмы, друзья Зинаиды сплотили ряды, безуспешно пытаясь отразить любые поползновения «этой соблазнительницы». Зинаида, прекрасно знавшая о присутствии соперницы на противоположном берегу пруда, стала еще враждебнее относиться к Борису, предъявляя ему «множество требований» и постоянно тыча в глаза его «двуличием».

Ночами Борис лежал в одиночестве на своей узкой койке в кабинете, жаждая мягкого утешения Ольги. Во время одной из таких ночей, одолеваемый старой врагиней-бессонницей, он поднялся с постели и сел писать. На следующее утро принес Ольге новое стихотворение – написанное карандашом любовное письмо, чтобы она его перепечатала:

Который час? Темно. Наверно, третий.[360]
Опять мне, видно, глаз сомкнуть не суждено.
Пастух в поселке щелкнет плетью на рассвете.
Потянет холодом в окно,
Которое во двор обращено.
А я один.
Неправда, ты
Всей белизны своей сквозной волной
Со мной.

Друг Бориса и Ольги, Николай Любимов, переводчик с испанского и французского языков, приехал к писателю в гости в Переделкино. Потом он рассказывал Ольге, что Пастернак показался ему «душераздирающе одиноким», когда спустился по лестнице из кабинета, чтобы встретить Любимова в гостиной, где Зинаида и ее подруги играли в бридж. «Все они бросали на него неодобрительные взгляды».

Козырем Зинаиды, по словам Ольги, было то, что она «сумела организовать[361] для Пастернака на «Большой даче» «Олимп» и создать там для работы и жизни максимум удобств».

Однако Борису не были нужны материальные роскошества. Единственная роскошь, которая ему требовалась, – это мир и покой, чтобы писать. Рабочий стол и кабинет – вот без чего он не мог обходиться. Да и они были нужны ему не просто для удобства, а ради творчества, которое требовало упорядоченного образа жизни.

«З. Н., думаю,[362] понимала, что, охраняя дом и быт Пастернака, тем самым укрепляла и свое собственное положение законной хозяйки «Большой дачи». И потому мирилась с открытым существованием «Малой», то есть моей дачи, ибо понимала, что неосторожный нажим на Б. Л. привел бы саму ее к катастрофе».

Хотя Борис выполнял львиную долю своей работы в кабинете, он когда один, когда пару раз в день, а уж ранним вечером – обязательно приходил к Ольге с написанными страницами. Или сидел за столом, разложив перед собой страницы, бывшие в данный момент в работе, а Ольга с книгой устраивалась на диване. Эта уютная домашность составляла разительный контраст его одиночеству в кабинете на втором этаже «Большой дачи», в который Зинаида заходила, только чтобы прибраться. Однако, к Ольгиному возмущению, Борис отказывался уйти от Зинаиды или как-то иначе поменять сложившееся положение вещей.