Ларец Зла

— Роберт, вспомни, что я только что рассказывал о тайнике, найденном под обелиском, — вдруг обратился к нему Хорас, заметивший его состояние. — Я говорил о мастерке и о выемке в форме магистерского камня. Этот камень символизирует очищенное от всех земных пороков и условностей сознание того, кто прошел свой Путь до конца. Сосредоточься на этих моих словах. Попробуй погрузиться в медитацию с мыслями об этом. Это поможет тебе подготовиться к встрече с Адамом и финальным испытаниям. Похоже, Адам серьезно задерживается и у нас есть время, которое было бы глупо потерять даром.

Роберту вспомнились собственные мысли, посетившие его в тот ужасный день — 11 сентября. Тогда ему казалось, что любовь в одиночку не способна победить ненависть, которой руководствовались террористы. Теперь же он был убежден в обратном — только любовь может стать тем единственным оружием, которое способно уничтожить Йуну.

— Когда я однажды засмотрелся на ларец Злобы, — задумчиво проговорил он, — меня поразил один причудливый визуальный эффект. Его поверхность показалась мне одновременно вогнутой и выпуклой, и я никак не мог уловить момент перехода из одного состояния в другое.

— Правильно, — снисходительно заметил Хорас. — У тебя в любом случае ничего из этого не вышло бы, потому что поверхность мастер-ключа действительно была одновременно вогнутой и выпуклой. Парадоксы с материей и временем — особенность Пути. Попробуй припомнить те свои ощущения и сосредоточься на магистерском камне. В выемке, обнаруженной под обелиском, его не было. Она лишь точно повторяла его форму. А ты представь, что он там есть. Попробуй совместить в своем сознании его воображаемое присутствие и фактическое отсутствие.

Роберт сосредоточился и, для начала, в мельчайших деталях представил себе процесс демонтажа обелиска, который был совершен в 1879 году: вот рабочие оттаскивают его в сторону, и под фундаментом обнаруживаются масонские символы; вот мастерок, многие столетия назад вмурованный в камень; а вот небольшая выемка, повторявшая своей формой очертания магистерского камня… Она пустая, в ней ничего нет… А если представить, что он там есть, заполняет ее всю… Его нет… Но он есть…

Роберт открыл глаза и увидел себя посреди рощи, в которую он так любил захаживать в детские годы. Отовсюду неслись птичьи трели, под травой шелестел лесной ручеек, сквозь ярко-зеленую листву проступало яркое солнце, воздух был напоен душистой влагой. Он отыскал валун, на котором любил сидеть и размышлять. Он всегда приходил в эту рощу, когда ему нужно было разрешить какую-то дилемму, принять правильное решение, и всегда покидал это место просветленным и уверенным в себе.

В стороне треснула ветка, и из-под чьего-то сапога с писком шарахнулась лягушка. К нему кто-то приближался, но Роберт нисколько не встревожился. Сердце подсказало ему, что ждать беды от этого человека не приходится. У него была очень уютная, совсем родная аура. Наконец Роберт поднял голову и повернулся. Это был его отец. Поприветствовав сына кивком, он опустился на валун рядом с ним.

Они долго молчали, наслаждаясь близостью друг друга. Отец был сед, с грубоватым, обветренным лицом, мозолистыми ручищами и сутулой, натруженной спиной. Роберт видел его в точности таким, каким запомнил: сильным и добрым, всепонимающим.

— Тебе полюбилась эта роща, как я погляжу, — проговорил он.

Роберт молча кивнул.

— Столько раз я тебя отсюда выгонял. И мать тоже. Если тебя долго не бывало дома, мы с ней всегда знали, где тебя искать. — Отец обратил на сына задумчивый взгляд. — Я кое-что написал для тебя… — сказал он и полез в карман куртки. — Записку… Здесь то, что тебе нужно будет знать, если… настанет определенный момент.

Роберт взглянул на записку и тотчас узнал ее. Это было то самое письмо, которое он получил в Кембридже от неведомого родственника. Он сжег его тогда, но каждая строчка намертво врезалась в его память.

— Мы с матерью старались изо всех сил, чтобы ты держался от мистики подальше, — сказал отец и пожал плечами. — Это опасные, жуткие вещи. Они казались нам тем более опасными, что мы-то в них как раз не разбирались. Тебе твой дар передался от прежних поколений. В нашей семье, согласно преданиям и бабкиным рассказам, такое бывало, но мы с матерью зареклись втягивать тебя во все это. Мы хотели, чтобы ты рос современным человеком, чтобы чего-то добился в этой жизни без всякой мистики.

Роберт вдруг понял, что таким образом отец пытается попросить у него прощения — прощения за то, что до последнего не рассказывал ему о его даре.

— Когда у тебя будут свои дети, воспитывай их, как считаешь нужным, но не позволяй своим страхам мешать им.

Отец протянул Роберту мозолистую руку, и тот крепко пожал ее.

— Тебе не за что извиняться передо мной, папа. Тогда я был не готов, но теперь настало мое время.

Отец молча и тяжело поднялся с валуна и на прощание кивнул ему. Роберт провожал его взглядом. А когда отцовские шаги затихли вдали, он вновь прикрыл глаза и весь отдался пению птиц, теплым лучам солнца и шелесту лесного ручейка под ногами.