Ларин Петр и машина времени

— Вот теперь я ничего не понимаю. «Убит», и дата смерти не изменились. Только вашей фамилии больше здесь нет. Ничьей фамилии нет. Осталась только подпись «Северина».

Не дослушав Петра, инженер-химик волоком потянул его дальше. Они и без того потеряли много времени.

Подозрительной тишиной встретила Ситникова и Петра полянка, где примостилась хижина лесника. Не таясь, путники решительно направились к ней.

— Витожинский! — зычно крикнул Ситников, громко постучав в дверь.

Дверь распахнулась сама. В лицо Петру ударил запах мяты. Жужжание мух, роем поднявшихся от стола с недоеденным завтраком, было единственным звуком, нарушавшим тревожное безмолвие.

Пётр, кругом обойдя хижину лесника, окликнул Ситникова снаружи.

— Ситников, здесь был только один всадник. Тот, кто жёг в лесу костёр. Я заметил, что у его коня искривлена подкова.

— Да. Он жаловался мне вчера на то, что его конь слегка захромал.

— Но где лесник и наша учительница?

Тень скользнула позади Ситникова. Пётр и инженер-химик обернулись. Бледный Витожинский стоял перед ними, многозначительно держа руку в кармане охотничьей куртки.

— А вам что здесь нужно, господин учитель? — глаза лесничего недобро поблёскивали.

— Где Северина? — выдохнул Ситников, не слушая Витожинского.

— Значит, это вы её таинственный спаситель, о котором она не успела рассказать. Она сказала, что волею судьбы познакомилась с человеком, который спас ей жизнь и который не может не быть достоин её доверия… Северина сейчас совершает романтическую прогулку с господином поручиком. Этот подонок, похоже, следил за нами с самого утра. Он настиг нас, когда мы подъезжали к лесу, в игривой форме полюбопытствовал о том, как скоро новая учительница успела познакомиться со мной так коротко, что прекрасно чувствует себя впереди меня на моём коне. Потом он предложил ей прогуляться. Ей не оставалось ничего другого, как согласиться. Она ведь сказала ему, что видит меня впервые и что я любезно предложил ей посетить мою сторожку. Было бы удивительно, если бы она заартачилась.

— И где они теперь?

— Отправились, если я не ошибаюсь, к озеру, привязав коня у оврага.

— Что намерены делать вы?

— Ждать развития дальнейших событий.

— Вы полагаете, имеет место не просто обычный флирт волокиты-солдафона? Скажите мне, ради бога, Витожинский, то, что Северина приехала под видом учительницы, — это всего лишь прикрытие? Вы должны были помочь ей осуществить какое-то рискованное предприятие?

— Восстание захлёбывается в крови, учитель. Но последние его очаги ещё сражаются. Моя сестра прибыла сюда, чтобы закчпить партию оружия.

— Ваша… сестра?

— Северина — моя кузина.

Надо было видеть, какое облегчение, несмотря на трагизм обстоятельств, прочиталось на лице Ситникова.

— Полагаете, этому человеку уже всё известно о вас и о ней?

— Могу только теряться в догадках.

— Я не знаю, как мне лучше сейчас поступить, Витожинский. Пока я собираюсь прервать романтическую прогулку учительницы и господина поручика. У меня есть на то основание: я считаю своим долгом ознакомить коллегу с ситуацией относительно крестьянских детей, с которыми ей предстоит работать.

Последние слова Ситников произнёс надменно-театральным голосом.

— Они должны быть у озера. Что ж, поспешим, — сказал он. — Вам, Витожинский, лучше остаться здесь и поменьше попадаться на глаза господину поручику. И прошу вас, поверьте — в моём лице вы обрели если не друга, то человека, всемерно понимающего мотивы ваших поступков. Ваших и сударыни Северины.

Продираясь сквозь заросли, Ситников потащил Петра к озеру. Пётр нащупал в кармане Свисток. Всё говорило ему о том, что развязка событий вот-вот наступит.

Впереди просветлело, влажный воздух минут сорок спустя подсказал Петру, что озеро находится совсем близко. Две фигуры застыли у обрыва, из которого торчали корни огромного дерева. К этому дереву прислонилась спиной молодая женщина. Рядом, выпятив грудь, стоял поручик Зайченко.

Пётр прищурился, стараясь разглядеть черты его лица. Никакого сходства с Русланом Зайченко. Разве что взгляд — столь же наглый взгляд человека, наслаждающегося своей вседозволенностью.

— Представляете, сударыня, — донеслось до Петра, — случается иногда, что поздним осенним вечером или ночью едешь по служебному поручению, и кажется, вот так в темноте будешь ехать бесконечно. Кажется, что никогда не окончится эта ночь, а впереди у тебя только хлябь, грязная дорога, голые поля и безнадёжность. И вдруг, когда уже сливаешься с этой горькой тишиной, с этим вечным одиночеством, видишь впереди сверкающий меж деревьев огонёк. Приближаешься к нему и видишь светящееся окошко, за которым рассчитываешь найти приют и ласку… Немного ласки, тепла… — Вы понимаете меня, сударыня Северина?

Звонкий женский смех всколыхнул тишину над озером, заставив птиц защебетать испуганно и встревоженно.

— Вы очаровательны, поручик. Никогда прежде не встречала жандарма, который так искренне старался бы облекать похабности в напыщенную форму.

Дальше Северина добавила что-то ещё, чего Пётр не расслышал.