Да, ему было тоскливо оттого, что он расстался с этими ребятами. Нет, не с дядей Жоржем и тётей Эльзой, а со смешным недотёпой Спасакукоцким и такой милой, дразняще-волнующей Эльзой. Особенно грустно было ему вспоминать Илью Сафронова. Тот ведь успел черкнуть ему свой телефонный номер на обрывке с аккордами, и он, Пётр, обещал принести ему послушать свои записи. Знал бы Илья, что они, записи эти, лежат совсем недалеко отсюда, в Царскосельском парке, в общежитии, разместившемся в старой графской фабрике. Только их существование отстоит на двадцать пять лет вперёд. Здесь, в часе езды электричкой, продолжалась их обыденная жизнь. Но Пётр больше никогда не появится в ней. Там, в школе номер семь, у него были Соня, Валерка, другие ребята, но привычная ему компания юных магов так отличалась от этих старшеклассников из семидесятых! Петра не покидало ощущение, будто он расстался с друзьями.
Нет, завтра он их увидит. Тётю Эльзу, вечно ноющую, придирчивую, поражающую подчас своими дурацкими высказываниями. И дядю Жоржа, это посмешище для своих сотрудников, особенно для Руслана Зайченко. При мысли, что не далее как завтра ему снова предстоит встреча с Зайченко, Петра передёрнуло.
И Илью он увидит… На яркой цветной фотографии-постере, которую он вынул из тинейджерского журнала и пришпилил к стенке.
И ещё одна мысль неотступно сверлила сердце Петра. Ситников. Он знал, что Ситникова он уже не увидит никогда. Даже постаревшим. Завтра, наверное, он возьмёт газету недельной давности и в рубрике криминальной хроники прочтёт о том, что на окраине Питера неизвестными был застрелен пожилой странный человек, оказавшийся нигде не работающим изобретателем Ситниковым.
Пётр почувствовал, как запершило в носу. Не видя никакого выхода из ситуации, он отвернулся к стене, отложив Жюль Верна, и молча пролежал так до обеда, слушая, как во дворе возится Ситников, грохоча какими-то железяками и напевая себе под нос.
Весь субботний день Ларин до самого вечера возился в лаборатории, помогая инженеру-химику оборудовать машину времени дополнительным устройством для передачи электроэнергии в двигатель. Когда начало темнеть, он надел спортивный костюм, купленный ему Ситниковым в магазине на станции. На небе не было ни единого облачка, и Пётр засомневался в том, что гроза, обещанная в листовке, повествующей о злоключениях старинной водокачки, каким-то образом всё же соберётся.
Машину времени изобретатель предложил накрыть чехлом и прицепить на буксир к «жигулёнку», который он одолжил на вечер у соседа, пожилого отцовского приятеля. Пора было двигаться в сторону города. Несколько книг Ситников позволил Петру прихватить на память с собой. Петру, увы, нечего было подарить Ситникову. Он едва не расплакался, когда тот взлохматил ему волосы и сказал, что ничего нет в этом страшного — ведь они прощаются только до завтра.
Пётр твёрдо решил поговорить с Ситниковым. Да, он нарушит тем самым Дисциплинарное Уложение, он снова нарушит ход истории, вызвав, может быть, ещё более горестные события… но разве не стоило всё это жизни его друга? Пётр решил про себя, что он должен всё рассказать Ситникову, даже если наказанием ему станет лишение всех его магических способностей.
«Жигулёнок» остановился на небольшой площадке совсем близко от Царскосельского, прямо возле легендарной водокачки. Строительная площадка, или просто пустырь, посреди которого нелепо торчал одинокий подъемный кран, была безлюдна. Часы Ситникова показывали без пяти девять.
Изобретатель вышел из машины и с сомнением снял свой дождевик, бросая его на заднее сиденье.
— Сегодня в Ленинграде весь день сохраняется ясная, безоблачная погода, — инженер-химик щёлкнул кнопкой встроенного в машину приёмничка. — Завтра ожидается небольшая облачность, незначительное понижение температуры…
— Пётр, не может быть ошибки? — Ситников критически огляделся вокруг, потом испытующе посмотрел на ранние звёзды, которые уже зажигались в вечернем небе. — Могли просто перепутать день. Какая разница в исторической хронике, в какой именно точно день ударила молния? И потом, хронику ведь составляли по пожарным сводкам происшествий, могли и перепутать. Могли случайно перепутать.
Пётр успокаивающе улыбнулся:
— Ситников, у нас метеослужба за двадцать пять лет так и не исправилась. И прогнозы погоды такие же неточные, как и сейчас.
Ситников снова вытащил дождевик из машины и положил его на капот. Он не переставал волноваться, и его тревога мало-помалу передалась Петру.
— Боже мой! — вдруг возбуждённо заговорил Ситников. — Я доживу до двадцать первого века. Я буду жить в две тысячи втором году. И у меня получится вот это — машина времени, на которой я смогу путешествовать по эпохам, о которых я всегда сожалел. И теперь мне предстоит знать об этом и ждать целых двадцать пять лет. Завтра ты будешь говорить со мной, а я останусь одновременно здесь и буду жить с этим ожиданием…
У Петра снова запершило в носу. «Пора!» — решил он.