— Послушайте, Ситников, — начал он, придав голосу максимальную взвешенность. — Сейчас мы с вами должны серьёзно поговорить. Для того чтобы запустить машину времени, вы позаимствовали партию урана у…
— Нет же, Пётр! Снова ты об этом! — Юлиан Ситников оборвал Петра так категорично, что тот понял: ему больше не удастся сказать ни слова. — Мы же с тобой договорились, — добавил инженер уже мягче, положив руку на плечо Петру. — Никому не дано знать своего будущего. Оно сокрыто от нас, и именно поэтому мы полноценно проживаем своё настоящее. Это знание убьёт для нас неповторимость каждой минуты, дорогой мой мальчуган! Мы живём и не боимся жить только потому, что не подозреваем, к чему это всё приведёт. И тебе не надо говорить мне ничего о моём будущем. Ведь даже если ты рвёшься мне что-то рассказать с самыми добрыми намерениями, это может ударить рикошетом по тебе или кому-то ещё. Я сам должен пережить всё, что приготовила для меня моя судьба.
Пётр кивнул. Спорить было бесполезно. Оставалось одно — отойти от Ситникова на несколько метров и беззвучно расплакаться.
Впрочем, немного успокоившись, Пётр решил сделать ещё одну, последнюю попытку. Порывшись в багажнике «жигулёнка», он нашел там новенький блокнотик в красном переплёте с позолоченным значком на обложке, таким же, какой носили почти все старшеклассники в школе его будущих дяди и тёти. Блокнотик предназначался участнику какой-то там комсомольской конференции. Пётр выдрал оттуда листочек (в уголке каждой странички тоже был изображён такой же значок) и быстро стал писать, пока Ситников снова углубился в свои расчёты:
«Дорогой мой Ситников!
Прошу Вас, не вынуждайте меня всю жизнь терзаться в том, что виноват в Вашей смерти, что был рядом с Вами, уже всё зная, и не смог заставить Вас меня выслушать. В ночь, когда Вы отправите меня в прошлое, Вас расстреляют террористы, у которых Вы украли уран. Прошу Вас, сделайте что-нибудь для того, чтобы всё было по-другому.
Ваш друг Ларин Пётр».
Он свернул листочек вчетверо, приписал сверху: «Ситников, не читайте этого до начала весны 2002 года, но, ради бога, не потеряйте это за 25 лет!!!» — и сунул пока себе в карман.
Пока Пётр писал, Ситников начал какую-то странную возню возле фонарного столба, бормоча при этом ругательства по поводу того, что он забыл в лаборатории гаечный ключ и теперь руками вынужден заворачивать гайки контактов.
— Добрый вечер! — послышалось вдруг сзади.
Подняв голову, Пётр увидел милиционера.
— Что вы делаете со столбом? — учтивостью в голосе и не пахло.
Ситников, стараясь говорить так, будто встретил доброго знакомого и теперь есть с кем поделиться своей невзгодой, ответил наигранно-беззаботно:
— Так, небольшой метеорологический эксперимент. Я метеоролог, знаете ли…
Недоверие в глазах стража порядка ещё больше возросло.
— А это что у вас? — он попытался приподнять чехол машины времени.
— Не трогайте, ради бога! Это очень дорогие инструменты. Они выписаны из-за границы, я везу их в Академию наук…
— А бумаги у вас на них есть? — поинтересовался милиционер.
— Конечно! — с готовностью ответил Ситников, плюхнулся на переднее сиденье «жигулёнка» и стал выворачивать из бардачка бумаги, которых там было огромное количество, делая вид, что ищет нужные. В сторону отлетело небольшое удостоверение в серой корочке. Милиционер взял его в руки и внимательно нахмурил брови. Минуту спустя он протянул его обратно Ситникову и, взяв под козырёк, пожелал Ситникову счастливого пути.
Пётр развернул корочку. Принадлежала она, конечно же, ситниковскому соседу, владельцу «жигулёнка», и являлась не чем иным, как пропуском в особо секретную лабораторию одного из НИИ, занимающихся космическими исследованиями.
Пока Ситников приводил в порядок разбросанные бумаги и снова аккуратно складывал их в бардачок, Пётр незаметно сунул бумажку в карман оставшегося на капоте дождевика. Туда же он сунул подобранный возле машины камешек — инженер-химик наверняка заинтересуется, что за тяжесть оказалась у него в кармане.
Когда стрелки ситниковских часов показывали без пятнадцати минут десять, Ситников начал снимать чехол с машины. Пётр выбрался из «жигулёнка». От нечего делать он поколдовал над первой выуженной из бардачка бумажкой, чтобы ещё раз взглянуть на фотографию семейства Спаса-кукоцких и удостовериться, что с ними всё в порядке.
— Ситников, что это? — вопил он минуту спустя, суя под нос изобретателю снимок. — Что-то получилось не так! Это другие люди! Я не знаю, это не они!
Ситников, с тревогой глядящий на небо, лишь мельком взглянул на фотографию.
— Не они? Но там же ты.
— Ну и что?! Я не знаю, кто это, это не они!