Ларёк

Все лето я проработала с молодой женщиной, никаких особенных происшествий не было. В августе подошел мой первый отпуск, который я провела в больнице — ларек уже давал о себе знать. Первую часть романа я закончила быстро. Взяла напрокат разбитую пишущую машинку, перепечатала роман. Учиться печатать пришлось «на ходу». Куда девать рукопись, я не знала, поэтому отнесла ее Аленкиной матери Галине Семеновне, которая по образованию была филологом. Она прочитала, сделал несколько дельных замечаний, после чего мне пришлось снова все переписывать. Все издательства были неимоверно далеко, где-то на краю земли, да и публиковать они предпочитали Кинга или Хайнлайна, ну уж никак не меня. Иркутское издательство дышало на ладан. Мои надежды на то, что роман как-то изменит мою жизнь, не оправдывались. Кажется, я все глубже и глубже погружалась в пучину одиночества, в которой самыми яркими моментами жизни было выйти в подъезд покурить или купить еще одну книгу. Тупо перепечатывать роман, исправляя стилистические ошибки, было невыносимо. Я не знала, что делать дальше. Не было никого, кто мог бы посоветовать что-нибудь дельное.

Осенью у меня появился новый напарник: Николаю было лет сорок пять, но выглядел он старше, худощавый, невысокий, отчего-то весь сморщенный, он был на удивление спокойным человеком, вывести его из себя, казалось, было невозможно. Его тихий голос успокаивающе действовал на особо буйных покупателей. Он был заядлым собачником, держал дома трех сук — двух доберманов и овчарку. Про них он мог рассказывать часами. Его жена, дородная белокурая женщина, ходила к ларьку по ночам в сопровождении собак, «проведывала» его. Она задалась целью «застукать» его со мной, но поскольку у нее это никак не получалось, она закатывала ему истерики на всю улицу просто так, для профилактики. Он был уже разведен однажды, и этот брак закончился для него прободением язвы, когда жена облила ему машину бензином и подожгла. После этого он долго лежал в больнице, ему делали сложную операцию, после которой он уже перестал быть прежним. «Если бы ты видела меня раньше, я ведь спортом занимался, качался! Эх!» — вздыхал он иногда. Я мало верила, потому что, глядя на его сухопарую фигуру лыжника, с трудом можно было представить, что раньше он был здоровяком. Вторую жену он любил какой-то необыкновенно нежной, трогательной любовью и прощал ей абсолютно все. «У нее была трудная жизнь, — говорил он, — Первый муж был исключительным негодяем. Она от этого так и не оправилась…» Она срывалась на визг просто так, когда чувствовала даже малейшее сопротивление с его стороны. Он терпеливо ждал, когда она выкричится, потом обнимал ее и, похлопывая и поглаживая по спине, приговаривал: «Ну что ты, Людочка, ну что ты… Ну все же хорошо, правда? Все хорошо…» Он с неодобрением смотрел на мой рацион, иногда состоявший из двух бананов или салатика.

— Кто же так ест? — возмущался он. — Смотри, Лиана, дождешься, заработаешь, как я, язву, будешь знать…

Жена каждый вечер приносила ему теплые супчики, от которых на весь ларек воняло вареным чесноком. Я мученически морщилась и садилась подальше от этих кастрюлек, к окошку.

Как-то в трамвае рядом с дверью водителя я увидела объявление: «Холотропное дыхание, курсы, решение психологических проблем, прорыв в творчестве. Физкультурный диспансер. Тел. 53-44-45» Про холотропное дыхание я что-то читала в случайно попавшемся мне в руки журнале. Кажется, это какая-то техника, позволяющая человеку погружаться в глубины собственной психики, переживать то, что переживала его душа тысячелетия назад в прошлых воплощениях. Интересно… Я почему-то сразу запомнила номер телефона и через несколько дней нашла телефон и позвонила. Мужчина, назвавшийся психологом, сказал, что занятия на курсах проходят по понедельникам и четвергам в семь часов вечера. Стоимость сеанса шестьдесят тысяч. Он порекомендовал мне придти немного пораньше, взять с собой коврик. На этом мы распрощались. Я даже себе не могла бы четко объяснить, зачем я туда иду. Верю ли я в переселение душ? Не знаю…

Может, я просто хочу узнать себя получше? Куда уж лучше… Кого ты еще знаешь так же хорошо? Никого. Или в тебе есть то, о чем ты не догадываешься? Наверняка. Если судить по моему поведению во время развода, есть во мне бездна чего-то, что я не умею контролировать. Существует черная дыра подсознания, где происходит абсолютно все, происходит, но никак не учитывается мной. Почему бы и в самом деле не постараться проникнуть за пелену подсознания, не заглянуть в эту бездну. Высоты я не боюсь, надоело мне бояться.

Штатный психолог физкультурного диспансера оказался худеньким мальчиком, одних со мной лет, белый халатик, очечки, усики торчали зубной щеточкой. Звали его Павел Николаевич.

— Самое главное, чем мне нравится этот метод, — рассказывал он мне, — нет зависимости пациента от врача. Наоборот, эта зависимость исчезает.

Меня это вполне устраивало. Попадать ни к кому в зависимость я не собиралась.