Ларк-Райз

Когда взошел на трон Артур,
Он славный был властелин;
Купил мешки ячменной муки
И пудингом двор угостил.
Вот пудинг приготовили.
В нем было слив не счесть,
И сала куски так велики,
Что одному не съесть.
Король с королевою сели за стол,
А лорды вокруг стоят.
И что не смогли в тот вечер съесть,
Королева на завтрак подаст.

Каждый раз, когда Лора слышала эту песню, ей представлялась королева с золотой короной на голове, шлейфом, перекинутым через руку, и закатанными рукавами, которая держит над огнем сковородку, поджаривая вчерашний пудинг. Уж королевы-то, конечно, ели на завтрак сливовый пудинг, не то что простые люди, у которых редко что оставалось от ужина.

Затем Люки, единственный из мужчин в годах, оставшийся холостым, затягивал:

Отец мой – садовник и землекоп,
А мать все прядет и прядет,
Но я молодая красотка,
Мне денег недостает.
О боже! В чем дело?
О боже! Что делать?
Ведь замуж меня никто не берет,
Сватов к нам не засылает.
Умру старой девой, вокруг говорят.
О боже! Мне страшно подумать!
Увянет такая красотка,
Вины за собою не зная.
О боже! В чем дело?
О боже! Что делать?
Ведь замуж меня никто не берет,
Сватов к нам не засылает.

Текст намекал на холостяцкое положение самого Люка. Он пел эту песенку как комическую, и его исполнение, безусловно, делало ее таковой. А потом, вероятно, разнообразия ради, просили спеть загадочного бедняка Элджи, и он пел своим надтреснутым фальцетом, словно требовавшим звонкого фортепианного аккомпанемента:

Не доводилось ли на Пиренеях вам бывать?
Мой вам совет не ездить,
Чтобы не узнать, что значит
Прекрасную испанскую сеньору обожать…

Кроме того, были куплеты, которые можно было затянуть в любое время, когда никто не пел:

Ах, как хотела б я опять
Девицей молодою стать!
Мне молодой уже не быть.
Мечту мою пора забыть.

Или:

Предостеречь вас, юноши, хочу скорей,
Чтоб гнезд не строили вы в вышине ветвей.
Зеленая листва пожухнет, опадет,
И красота любимой быстро пропадет.

Один переселенец, проживший в деревне сравнительно немного, всего около четверти века, сочинил нескладный куплет для самого себя, чтобы петь, когда подступит тоска по дому:

Где они сейчас, ребята Дедингтона?
За кружкой пива в «Плуге», в Дедингтоне.
Они там у себя, в родном краю,
А тут у нас «Фургон и лошади».

Но рано или поздно обязательно раздавался крик:

– Пора вспомнить старые добрые песни! Эй, мастер Прайс, как насчет «Таков обычай был у моего отца», или «Лорда Ловелла», или чего-то в этом роде, что выдержало испытание временем?

И мастер Прайс поднимался со своего угла, опираясь на поддерживавшую его согбенную фигуру палку, которую называл «третьей ногой», и затягивал:

Лорд Ловелл уже стоял у ворот,
Смиряя скакуна,
Но леди Нэнси Белл идет,
Возлюбленная жена.

«Куда вы, лорд Ловелл? – спросила она. —

Куда вы?» – спросила она.
«О, я уезжаю, моя Нэнси Белл,
В заморские края-а-а,
В заморские края-а-а.

«Когда вы вернетесь, лорд Ловелл, ко мне?

Когда вы вернетесь ко мне?»
«О, я вернусь через год и день,
Вернусь к моей жене-е.
Вернусь к моей жене-е.

Однако лорд Ловелл отсутствовал больше года и дня, гораздо больше, и когда он наконец возвратился, звонили церковные колокола.