Ларочка

Лариса до страсти любила эти сборища. Ей всякий раз казалось, что вот-вот, прямо сейчас сложится какой-то решительный, окончательный комплот и пойдет настоящее делание новой жизни. Она обычно подсаживалась к какому-нибудь самому чиновному из стариков (если дело происходило в номенклатурной квартире и хозяин снисходил до молодежного застолья) и заводила что-нибудь про фронт, да с таким жаром, как будто только что сама прибыла с последними сведениями из разбомбленного медсанбата. Вот только умылась и спрыснулась французскими духами да и хлебнула трофейного «Наполеона».

– Вот, – говорила она какому-нибудь заму председателя ВЦСПС, – вот неужели вы не понимаете, что сейчас опять у нас не страна, а сплошное Прохоровское поле?

Профсоюзный генерал ласково гладил ее по атлетической коленке, а назавтра говорил своему сыну или племяннику, что Лариса славная девушка, таких теперь уже не бывает. Какое горение и как разбирается!

Так получилось, что Ларису, конечно, почти всегда приглашали на такие сборища растущих и перспективных, но при этом она с усугублявшейся досадой осознавала две вещи. Во-первых, вся эта патриотическая пластинка ходит все по одному и тому же кругу, а во-вторых, и это было особенно обидно, ее, в общем-то, принимая, даже обласкивая, принимают не совсем всерьез. Не числится она на твердом счету среди членов невидимого тайного комитета начинателей нового общенародного порыва. Роль ее и заметная, и сомнительная. Сколько раз она намекала, что готова рвануть грудью вперед на любые вражеские редуты, но ей, чуть поморщившись, намекали – пока рановато.

Сломала голову, но додуматься не могла, в чем закавыка.

Но поставила себе целью, что поймет, а поняв, добьется… и еще заставит ныне сомневающихся мужчин извиняться.

Может быть, дело в том, что она тыкается в высшие штабные ряды без боевого приданого. У каждого там то дядя в верхах, то научный некоторый авторитет, то редакционное кресло, а у нее что?

И осознала через несколько месяцев: надо сколачивать свою стаю.

Выяснилось, что желающих вцепиться в хвост этой кометы хватает. Конечно же и само собой, все ребята с работы. За исключением Тойво. Да и черт с ним, чего можно хотеть от эстонского курильщика!

Собственно, на мысль о «стае» натолкнул своим решительным переходом под ее руку новичок, кудрявый Бабич. Сразу дал понять, и решительно, что он и оруженосец, и клеврет, и нукер. Оказалось в нем сразу две пользы: хороший «комнатный» мужчина и орел на посылках. Надо только о брате его Васе позаботиться, это будет такая плата за верность…

Оказался вдруг ведомым и остроумный, независимый Милован – такая выдалась полоса, один за другим произошли три сбоя с дамами: с женой, с любовницей, с докторантурой, тут поневоле захочешь прибиться к какому-то берегу.

Прокопенко. Ну, тут все понятно, единожды сломанный, ломаем до бесконечности. У него был старенький «Москвич», полученный в подарок от тестя. Так вот эта машина теперь обслуживала по большей части заведующую отделом Великой Отечественной войны. И что характерно, и сам Прокопенко, и его тесть, участник той самой войны, не видели в этом ничего особенного.

Волчок держался неподалеку просто от общей бесхребетности, уж лучше быть в привычной сфере влияния, а то окажешься вообще черт знает где.

Большим достижением была полная адаптация Реброва. Теперь ни одно решение в пределах «Истории» не принималось без консультации с нею, даже если инициатива исходила от самого Михаила Михайловича.

Да, в числе свитских конечно же должны быть упомянуты и Питирим с Энгельсом. Пьяницы, конечно, особенно первый, посему плохо управляемы. Пит вообще старался себя вести покровительственно, видя в Ларисе «хорошую бабу», а не идеолога, но она соглашалась пока терпеть. Тем более что она все же «росла», а он потихоньку маргинализировался.

Этот пышный и веселый двор жил по своим законам, представители его отпускались на время в семьи, на свои рабочие места, в командировки, в разврат, в запой, но главной своей частью они подвизались подле Лары.

Ярким моментом этого процесса явился «праздник миомы».

Ларисе пришлось решиться на операцию. То, как и кто ее организовывал, можно было бы рассказать, это интересно, но долго. Разумеется, что врач, делавший операцию по редчайшей по тому времени технологии, без удаления труб, стал личным и бесплатным лекарем Ларисы, это можно было бы не говорить. Великолепен был сам первый выход победившей болезнь Ларисы в большое фойе хирургического центра. Да, она слегка сдала в выправке и осанке, но сколько прибавила во внутренней силе и проницательности взгляда.

Десятки машин у подъезда.

Десятки букетов внутри фойе.

Распорядительски реющий над всем этим Бабич.

Шампанское.

Аплодисменты.

Полное ощущение, что произошло рождение наследника в правящем семействе. Никакого значения не имело, что произошло действие, абсолютно противоположное родам. Человек, попробовавший на эту тему шутить, получил бы, пожалуй, и по физиономии.

Были все, кроме Тойво и Галки – из-за отсоветовавшего мужа. Приехал на секунду и сам Михаил Михайлович.